В темноте ночи вскрикнула сова, чем напугала меня. Я открыла глаза, появилось ощущение тревоги. Хотя с чего бы мне так волноваться? Я же находилась у себя в имении, в своей комнате. Где еще я могла чувствовать себя в большей безопасности, как не здесь?
Вдруг тихо скрипнула входная дверь, и сквозь щель в спальню проскользнула большая черная тень. Дверь тут же аккуратно беззвучно закрылась, замок в ней защелкнулся. И вот в самом безопасном месте я почувствовала себя в ловушке.
В полной темноте переползла на край кровати и схватила с прикроватной тумбочки стоявший там подсвечник. Он был небольшим, всего для одной свечи, но его вес позволял воспользоваться им, как оружием. Притаившись, я приготовилась защищаться.
На мою кровать, стараясь не шуметь, забралась толстая туша и навалилась на то место, где только что лежала я. Не теряя ни секунды, я, что было сил, стукнула напавшего на меня по голове.
— Ах ты, маленькая дрянь! — услышала я мерзкий еле слышный визг Уинслоу — младшего брата моей мачехи.
Как же я сразу не поняла, что этот подлец решил забраться в мою постель? Его отвратительный запах сбивал с ног и вызывал рвоту.
— Что ты тут делаешь, жирный боров? — я решила, что в той ситуации, в которой я оказалась по милости этого негодяя, оставаться вежливой было излишним. — Что непонятного было в моем отказе? Я не собираюсь становиться твоей женой! Или ты решил добиться своего столь бесчестным способом?
Я вновь замахнулась подсвечником, но бесформенная туша «дяди» оказалась на удивление проворной. Перехватив мое оружие, он вырвал его из руки и навалился на меня всем своим немалым весом, лишая возможности сделать вдох.
— Ах ты, высокомерная паршивка! Ты не можешь мне отказать! Ты станешь моей женой по своей воле или нет! Порядочные девушки не могут жить опороченными вне брака! — его потные руки стали шарить по моему телу, срывая с меня ночную сорочку.
— Уж лучше жить опороченной, чем быть твоей женой! — отбиваясь из последних сил, прохрипела я.
— Нет, моя дорогая «женушка»! Отец Патрик не допустит бесчестия своей любимой и самой щедрой прихожанки и с удовольствием обвенчает нас за значительное вознаграждение! — насмехался надо мной стервец.
Мышеловка захлопнулась! Если я сейчас ничего не придумаю, то уверена, что через полчаса ко мне в комнату ворвётся куча достопочтенных свидетелей моего позора во главе со злополучной мачехой, и с радостью оповестят всю округу о моем греховном падении, выставив мерзавца Уинслоу в качестве героического спасителя моей чести. Кричать было ни в коем случае нельзя, иначе спектакль начнется слишком рано, и тогда будет очень сложно отвертеться.
«Дядя» Уинслоу явно спешил, поэтому не тратя времени на прелюдию, задрав мою сорочку, упорно пытался раздвинуть мне ноги, оставляя на коже болезненные синяки.
— Если бы моя безмозглая сестра сподобилась зачать от твоего так не вовремя усопшего отца и родить ему наследника! Но этой бестолковой курице даже не хватило ума одурачить твоего папашу и, изменив, подсунуть ему чужого ребенка. Тогда бы он точно не отвертелся и признал малютку. Сейчас уже поздно об этом сожалеть. Но, моя дорогая крошка, за промахи моей сестры и твоего отца придется расплачиваться тебе, единственной наследнице рода Лонгман, — кряхтя от натуги, шептал он.
Во мне бушевала ненависть. Этим падальщикам было мало того содержания, что мой благородный отец завещал новой жене после своей смерти. Но разве мог насытиться этот лицемерный негодяй, который все до последнего су забирал себе, обирая собственную сестру? Мачеха боялась своего родного братца больше всего на свете, никогда с ним не спорила и, вероятно, была рада, когда его внимание переключилось на меня.
Корысть Уинслоу не знала границ, и теперь ему показалось, что выделенное отцом содержание — это жалкие крохи, вонючий толстяк вознамерился забрать все мое наследство, опорочив меня и насильно на мне женившись! Во мне бурлили возмущение, обида и ненависть к этому проходимцу Уинслоу, решившему воспользоваться моей беззащитностью, и силой взять то, что он возжелал всей своей жалкой душонкой — мое наследство!
— Как смеешь ты, жена моя, сопротивляться! Отказывать мне, своему мужу! Твой долг — повиноваться мне! Раздвинь сейчас же передо мной ноги, маленькая дрянь! — натужно прошипел жирный боров, пытаясь выполнить задуманное.
По тяжелому дыханию и обострившейся вони, что исходила от негодяя, поняла, что Уинслоу устал бороться со мной. Сильный удар по скуле ошеломил меня. Я откинулась на подушку и застыла от неожиданности. Воспользовавшись моей растерянностью, боров резко развел мои ноги в стороны и, навалившись, стал расшнуровывать свои штаны, путаясь в завязках и ругаясь на собственную непредусмотрительность.
Чувства жгучей беспомощности и отчаяния завладели мной. После смерти отца рядом не осталось ни одного родного, любящего человека. Мачеха меня тихо ненавидела, боясь вслух озвучить свое истинное отношение ко мне. Ее брат мерзавец Уинслоу одаривал меня сальными взглядами, оказывал недвусмысленные знаки внимания, а вчера на ужине по поводу поминания памяти моего отца, где присутствовали почти все соседи теперь уже моего имения и, конечно, святой отец Патрик, официально сделал мне предложение руки и сердца, рассчитывая на то, что, засмущавшись присутствия столь многочисленной публики, я не осмелюсь сказать ему «нет». Но получил столь же официальный отказ, громко озвученный при всех находившихся на вечере свидетелях.
Уверена, после того, как Уинслоу закончит со мной, всем нашим уважаемым друзьям-соседям и знакомым будет объявлено, что юная наследница рода Лонгман и, по совместительству, невеста была так расстроена смертью отца, что не сразу осознала свалившегося ей в руки счастья, а сегодня окончательно поменяла свое решение.
А потом всю жизнь меня будут мучать напыщенные кумушки своими двусмысленными намеками, а их мужья и кавалеры — недвусмысленными предложениями.
Я осталась круглой сиротой! Мне не к кому обратиться за помощью в поисках защиты!
Я отчаянно взмолилась, даже не понимая к кому. С остервенением расцарапывая лицо и плечи своего обидчика, неистово молила небесные силы мне помочь.
Громко пыхтя, Уинслоу все же удалось развязать штаны. Схватив мои руки и заведя их мне за голову, он победоносно прорычал:
— Теперь ты моя!
— Будь ты проклят! — сдавленно прошептала я и плюнула ему в лицо…
— Айлин! Проснись! Наградил же Видящий соседкой! — ворчала Мадина, бросив в меня своей подушкой.
— Айлинчик, проснись, золотце мое! — потявкивая, будил меня мой Верный — большущий лохматый черный пес с яркими рыжими подпалинами на боках и груди.
