Игорь ОЛЕН - Сей мир. Стена

Сей мир. Стена
Название: Сей мир. Стена
Автор:
Жанры: Триллеры | Современная русская литература
Серии: Нет данных
ISBN: Нет данных
Год: Не установлен
О чем книга "Сей мир. Стена"

Романтив про первородный грех, основавший историю и покончивший с предысторией. О непадших и падших. Об аутистах и олигархах, разуме и законах, об интеллекте, женской обители, словобоге и Боге, столпниках, идиотах, ценностях мира, смерти и жизни, о христианстве и Андрогине, рае и истине и vaginе. Книга содержит нецензурную брань.

Бесплатно читать онлайн Сей мир. Стена


© Игорь ОЛЕН, 2021


ISBN 978-5-0053-6466-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Щепотьевская дура

Когда она родилась (в Союзе, в Москве, в роддоме, с муками матери, чтоб явиться в ноль-ноль дня прошедшего и в ноль-ноль настающего, как бы вроде вне времени), меж врачами имели быть реплики:

– Кто у нас? мальчик? девочка?

– Кто? Ни то и ни сё. Так, данность…

«Даной» оно было названо.

Просто-напросто Дана.

Данное для чего-то как-то кому-то – но прежде вытащенное из лона и унесённое для анализов, где осталось в кувезе, в капсуле для младенцев. Матери был намёк избавиться. Мать смотрела испуганно, спрашивая, в чём дело. Ей объяснили: «Неадекватность». Мать стала вскармливать «данность» грудью, но, пока это длилось, должное, говорили ей женщины, быть блаженно-приятным, – так вовсе не было. Отрешённая, она пальцем сдержанно плод неволила, чтоб не тыркался… А потом она вовсе плод не кормила: груди иссякли и – расхотелось вдруг.

Вскоре мать с Даной выписали. Унылым был путь в автобусе, проезжающем хмурый зимний пейзаж. На Ломаной, подле Яузы, улице, в доме, с виду из старых, из довоенных, нештукатуренных, на последнем из этажей (на пятом), длинный мужчина молча встречал их. И Дане виделся с сих пор сумрачный потолок в молчании с дребезжанием ложечки, подававшей смесь; надо было дотягиваться к еде, – мать нá руки не брала. Порой раздавались злые фальцеты, Дану гнетущие, а кормили её при этом и одевали спешно, рывками, либо влекли на балкон в коляску, то есть «гулять».

В сей дёрганной и туманной среде со временем Дане стало пять лет; ходить научилась; и ей открылись вроде бы краски: жёлтые, красные, изумрудные… Дана вывалила их в кучу, чтобы рассматривать. Наскочив, мать сгребла их с криком, что, дескать, «мерзость позволила себе быть, а быть ей нельзя!» И Дане, как ей до этого есть не нравилось, ведь еда часто дёргалась и бывала холодной, так разонравилось уловлять в пронзительных воплях смысл. В молчании и туманности было лучше – в мире предметов, красок и звуков, смыслов тем паче, было ей хуже.

Как-то и в чём-то Дана нашкодила. Долго длинный мужчина нудно шумел на мать. А потом он пропал и больше не появлялся.


Год спустя Дана стала вникать в слова (кои якобы «жизнь» для «твари» и, по Кириллу [александрийский архиепископ и богослов, век пятый], «через свет коих тварность из тьмы пошла»). Но всегда она видела странно и по-другому, слышала не в словах отнюдь, но в глубинах души своей.

Впрочем, что словá? Принимать через смыслы и в оболочке слов – значит истинно? Плоше, вдуматься, перцептирует вошь, кальмар, инфузория? Плоше, вдуматься, перцептирует гниль, червяк или «тьма» того же Кирилла в, дескать, безмозглом небытии своём? Вдруг во «тьме» этой истина? Ведь «не быть» не равно «не жить». Быть – одно. Жить – иное. Вдруг «тьма» живёт-таки, как и «свет» живёт? Вдруг последняя жизнь, бессмыслая, из простейших, воспринимает, чувствует тоже: плохо по-нашему, хорошо по себе? Вдруг и Дана вмещала мир фантастическим, непостижным нам алогическим «тёмным» образом, без посредства слов, вне понятий и смыслов, не понимая, что, скажем, краски трогать нельзя? Зачем нельзя? отчего нельзя, если каждое из «нельзя» стесняет мало-помалу и если смерть есть итог стеснений? Так Дана чуяла, но в словах не могла сказать.


92-ой год не был похож на прежние ни шумами, ни видами. Мать явилась раз с женщиной, назвала её «тётя» и предназначила с тётей жить, сказав:

– Я иду в монастырь, в затворницы.

Тётя Дану схватила.

– Ай, сиротинка!.. Риммочка, краля, я приглижу за ней… На кого покидаешь нас?! – Так сказав, тётя села «чайку попить».

Скоро мать собралась в дорогу, в чёрном платке, с баулом… В поезде мать смотрела в окно, слезила и объяснялась:

– …жизнь мне испортила…

– …а я график, лауреат притом, у меня неприязнь к уродству… Да, эстетический ступор, если хотите…

– …мужа любила я… дать ребёнка хотела… и зачала от друга. Это не грех ведь?..

– …Бог наказал… – частила мать, будто не было Даны, хоть та рвалась близ тёти в крепком объятии потной жирной руки, мешающей встать.

– …она – это зло! нечистая!.. Не боялась бы Бога… Я православная… Да она ведь не плакала, не смеялась ни разу! Врач сказал, заторможена… Но ведь плакать должна, должна! Идиоты ведь плачут?.. Ей всё ничто, нет нервов… И у неё нет тени.

– Ай, ты, намучилась! – выла тётя. – Краля ты наша! Чисто святая!

Дана не чувствовала, чтó хочет мать, но отметила, что родной силуэт стирается, обрывая волшебные, и́скристые меж них узы.

Был пеший путь в полях, что, продавлены речкой, за косогорами подбирались к леску в снегах. Тропка плавилась по сугробам к маковкам церкви, видным над крышами серебристого колера… У ворот, отворённых монашкой, мать попрощалась с очень плаксиво воющей тётей.

В тот же день, поздно, были опять в Москве.

Тётя топала улицей с ошарашенным людством ельцинской эры, ищущим шансы к обогащению; подле дома в продторге выбила колбасу, хлеб, овощи, пререкаясь с кассиршей, что, раз у них цены «прут наверх кажный день гляди!», она тоже, «со вторника», на своей ткацкой фабрике так «накрутит что сдохните!» Тётя грызлась с кассиршей, вызвавшей «Ельцына, и енфляцию, и разор в стране», битый час, витийствуя, что вчера вздула цены «на пододьяльники» на их фабрике, а сегодня, коль «сыр в цене в магазине», нá-те вам «втридорога бюсхалтиры». Дана видела схватку их, точно в мареве.

Дома тётя варила ей «Доширак», твердя, что «не доброй к хорошей к ней, к дуре», тёте – только лапша в воде, потому как «критинок учат». Дане рацеи были никак; ни зла, ни добра, ни слов, ни вещей, ни смыслов Дана не ведала.

– Идиотка какая! – тётя однажды Дане сказала и, оголив её, с неприязнью осматривала, вертя. – Ишь, диво-то!.. нет ни письки, ни сиськи… Это чурбак почти. Хорошо, руки-ноги есть.

Но прилюдно стенала по «сиротинке», кою-де «холит-рóстит-лелеет», бросив единственного «сынка» за «тридивять в Омскай области». С сыном тётя созванивалась: «тирпи, сынок!», так как «чёрт бы подрал их, энтих московских! сёдни навроде им монастырь давай, а как встрянит вернуться?» Тётя подчёркивала: дом «в центре» и она «вписана, это все перспиктивы есть; надо вытирпеть».


Так что лишь через год-другой, после трёх ездок к «трýднице», не желающей видеть «чудище», тётя вывезла сына с Мáтово, дальней станции, где бандитствовали и пили, проституировали и мёрли. Рыхлый, дебелый, малоподвижный и чем-то кислым пахнущий Гарик был лет за тридцать. Он, обожая тёмное пиво и теле-спорт, с утра и до вечера ёрзал кресле, локти провесив за подлокотники, с батареей бутылок, и не сводил глаз с бокса, футбола, тенниса, гонок, регби, хоккея; к вечеру он сопел, зло пукал, чтобы, поев котлет, отвалиться в кровать. Впоследствии он устроился барменом в грязном баре, где, под немолчный грохот шансона смешивая «бухло», смотрел опять тот же спорт из плоского телевизора, что свисал с потолка в углу. Он поигрывал у букмекеров и у матери брал в долг деньги, так как доходы быстро растрачивал, а работать, ловчить, мошенничать либо делать свой бизнес он не умел, бездарный и апатичный.


С этой книгой читают
На новогоднем празднике Тэя чувствует себя плохо и теряет сознание, а через несколько минут гости находят её в одной комнате с убитым мужчиной! Руки девушки в крови…
Небольшой город Раттвик теряется среди густого шведского леса. Его жители знают, что нельзя бродить там в одиночку – можно легко заблудиться и пропасть навсегда. В разгар праздника летнего солнцестояния в лес ушли четверо, вернулось трое. Исчез Клеменс Янссон. Никто не мог объяснить, куда он пропал и что с ним произошло. На протяжении многих лет родители Клеменса не оставляли надежду отыскать сына.Спустя девять лет его находят – под пластом сырой
Дом из стекла – психологический ужастик, в котором пространство и реальность становятся гибкими, а само время – иллюзией. Марк, наследник странного дома, почти полностью сделанного из стекла, оказывается втянутым в кошмар, который затягивает его всё глубже в этот неестественный мир. Стены, отражающие не только настоящее, но и прошлое и будущее, становятся его тюрьмой, и каждый шаг внутри дома ведет его к разгадке древнего проклятия. Чем больше Ма
Ностальгия по вещам, событиям, наконец эпохам. Облегчённо вздохнёт человек, избавившись от груза прошлого или с уходом вещей постепенно сотрётся в памяти и происходившее? Никто не даст однозначный ответ, однако взглянуть на один такой захватывающий случай возможность есть.
Короткий рассказ об эпизоде из жизни одной семьи, написанный от имени соседки.
Три девушки собрались за столиком привокзального кафе и болтают о своем, о девичьем. Скоро им всем уезжать в разные стороны – всего за несколько часов нужно успеть поделиться накопившимися новостями. Эти девчонки – японка-кицунэ Арису, бельгийская ведьма Жюли и русская Баба Яга… ну, положим, вовсе пока не баба и даже, если уж начистоту, то не совсем даже Яга. На самом деле ее зовут Ярослава. Можно просто Славка, как называют ее друзья. О, разумее
Эта книга – мой личный шедевр. Это действительно то, во что я вложил всю свою душу. Я не жалел ради нее ни времени, ни сил, ни чего либо другого – и вот, вы теперь можете ее прочесть. В ней есть как и сказки, так и рассказы и стихи. И все они тоже разные – какими-то могут насладиться как взрослые, так и дети, а какие-то лучше детям не показывать. Вот такая "Сказка для взрослых"…
Simon and Mary love each other. He waits for hours at the window for her return from work. She monitors his health and diet. Their literary tastes coincide, and together they spend long evenings reading books. Their idlily is broken by a certain character named Vergenius who is offering tickets to the musical and throwing French words. Simon is responsible for his happiness and does not want to share the attention of his queen. In the name of lov