Елена Осадчая - Сезон вдохновения

Мое имя – Клио. И мне надоело наблюдать за историей со стороны. Пришло время самой творить её.

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения издательства «Полынь».

© Осадчая E. С., текст, 2024

© ООО «ИД «Теория невероятности», 2024

Я одна. У меня больше нет сестер.

Вокруг бушует гроза. В раскатах грома слышатся голоса разъяренных богов, а в росчерках молний видятся их улыбки. Первозданная сила вырвалась на свободу. Могучая, неподвластная никаким цепям, никаким замкам. Она вырвалась, чтобы уничтожить меня. И никто не придет на помощь. Никто не спасет меня.

Всполохи разломов, змеящихся по небесной плоти, освещают спины тех, кому я доверяла больше всего на свете. Они уходят, даже не оглядываясь. Нити, связывающие нас, рвутся с каждым их шагом, с каждым моим надрывным криком. Они натягиваются, словно струны лютни в неумелых руках новичка. Достаточно легкого касания, чтобы они лопнули.

И стихия не церемонится. Те, кто выпустил ее в этот мир, даже не думают быть осторожными. Крик замирает на моих губах – раздается звон. Натяжение в груди ослабевает, когда единственное, что удерживало меня от падения, рвется. Я лечу вниз под завывание ветра, и только капли дождя остаются рядом.

Протягиваю руку в отчаянной попытке ухватиться за что‐то, но чувствую лишь воздух. Я низвергаюсь прямо в Тартар, но никто этого не замечает. Всем все равно. По мне не будет слез. Не будет скорби. Только тихая, спрятанная глубоко в душе радость оттого, что меня не стало. Исчезла еще одна помеха на пути к величию.

Ветер бьет по лицу, рвет одежду и волосы. Слезы перемешиваются с дождем, и мне кажется, что сама природа рыдает о своей дочери. Но я больше не кричу. Не дам им насладиться моими криками. Не буду слабым зверьком, молящим о пощаде. Ее все равно не будет.

Закрываю глаза в тот миг, когда очередная молния освещает непроглядную тьму вокруг. Я лечу все глубже и глубже в пропасть, и некому подать мне руку. Некому остановить это падение.

Я одна. У меня больше нет сестер.

Только соперницы.

Резко вскакиваю с кровати, хватая ртом воздух. Его катастрофически мало, он ускользает от меня. Я как будто все еще падаю, и потоки ветра хлещут мою обнаженную кожу. Чья‐то жестокая рука перекрывает мне доступ к кислороду, но у меня нет сил, чтобы отбиться. И я задыхаюсь.

Откидываюсь обратно на подушки и закрываю лицо руками. Тру его с ожесточением, как будто пытаюсь стереть остатки кошмара. Но тот въелся слишком глубоко и не хочет уходить просто так. Медленно подступающая тревога наконец обхватила меня своими черными щупальцами и забинтовала, как мумию. Не пошевелиться, не спастись. Даже не позвать на помощь.

Я переворачиваюсь на бок и, обнимая одной рукой подушку, второй обхватываю кулон. Он кажется раскаленным, но я не обращаю на это внимания и еще сильнее сжимаю его в кулаке. Из окна падает оранжевый свет, заливая комнату теплом. Уже клонящееся к горизонту солнце робко заглядывает ко мне, и я сонно улыбаюсь. Уверена, будь Гелиос здесь, обязательно пожурил бы меня за сбитый режим. Но он далеко в небесах, парит вместе с четверкой своих огнедышащих коней. Ему не до меня.

На миг холодею, понимая, что во сне и он не пришел мне на помощь. А ведь Гелиос видит все, даже грозовые тучи ему не помеха. Пока солнце скрывается где‐то за ними, он следит за всем, что происходит в землях смертных и на Олимпе. Пытаюсь себя успокоить: Гелиос никогда бы не позволил мне упасть. А сны на то и сны, чтобы быть нереалистичными. Впрочем, этот не так далеко от правды. У меня не получается сдержать стон, когда тревога снова вгрызается в тело.

Скоро наступит сезон Вдохновения. Ненавижу это время. Оно полно лживых улыбок, неискреннего смеха, спешки. И постоянного, нескончаемого напряжения. Каждый раз после этих десяти недель я чувствую себя жертвой Джека Потрошителя. Только в отличие от бедных девушек моя пытка продолжается из года в год.

Мой тихий вдох повисает в пустой квартире, и я представляю, как он дымкой тумана рассеивается в пространстве. Мысли вяло ворочаются в тяжелой голове, и меня снова начинает клонить в сон. Солнечный зайчик отскакивает от большого зеркала в золоченой раме и падает мне на лицо, словно теплый поцелуй.

Я снова потягиваюсь и заставляю себя сползти с постели. Бумага жалобно хрустит, когда моя ладонь случайно опирается на нее, впечатывая в смятую кровать. Охаю и осторожно сворачиваю свиток в трубочку, а после щелкаю пальцами. Он исчезает, присоединяясь к другим частям летописи всего мира, что я веду с самого своего рождения.

Прошлепав в ванную, хмуро смотрю на свое бледное лицо. Сон явно не пошел мне на пользу. Времени до встречи еще много, я даже успею попить чаю, но все же стоит поторопиться. Быстро умываюсь ледяной водой, смывая солоноватые дорожки слез. Нет сил задумываться над макияжем или нарядом: мне все еще кажется, что своим телом я распарываю полотно неба. Стремительной кометой лечу вниз, где меня не ожидает ничего хорошего.

Я встряхиваюсь, отгоняя от себя воспоминание, и переодеваюсь в черное платье с квадратным вырезом. Распущенные волосы, в которых играет золотое солнце, рассыпаются по плечам. Во впадинке между ключицами лежит кулон, глажу его округлый бок. Из-за слишком короткой цепочки мне снова кажется, что не могу сделать вдох. Меня никак не покинут ощущения невесомости и неотвратимости приближающейся смерти. Прочистив горло, хлопаю себя по щекам. Все в порядке. Это просто сон. Просто сон.

Выходя из комнаты, я бросаю взгляд на кровать. В золотых лучах она кажется еще более манящей, чем раньше. На мгновение меня одолевают сомнения. Быть может, остаться дома? Снова забыться во сне, надеясь, что кошмар в этот раз меня не настигнет?

Но в тот момент, когда я почти принимаю решение никуда не идти, свет покидает комнату. Вещи, легкие и волшебные в его лучах, вновь становятся обычными, а сама себе я кажусь жалкой. Я с честью прошла уже сто пятнадцать сезонов Вдохновения и ни разу не пострадала. Подавленный негатив не в счет, главное, что у меня не появилось опасных врагов. В этот раз ничего не поменяется.

Я закрываю дверь на ключ и, сбежав по ступенькам, выхожу на улицу. Санкт-Петербург дышит весной, это чувствуется в каждом деревце, на котором начинают появляться почки, в звонком пении каждой пичужки, в каждой беспричинной улыбке прохожих. Потеплевший ветер ласково обдувает лицо, и я застегиваю пальто на все пуговицы. Болезни обходят меня стороной, но не холод. Он, словно радостный щенок, покусывает за щиколотки и кисти, то ли злясь, что ему приходится уходить до следующей зимы, то ли по-доброму прощаясь.