Глава 1. Пропасть и не вернуться
– Ты виноват… – послышался странный шёпот. – Ты…
– Кто здесь?..
Тишина. Никто не ответил. Только грязная занавесь слегка зашелестела. «Должно быть, сквозняк». В спальню проник тусклый свет. В мертвенном мерцании стали отчётливо видны струйки коричневатого дыма, он полз по сгнившим доскам пола, перебирался на пропитанные влагой стены и скрывался в тени.
– Убийца. Ты убил его, – гадкий бархатный голосок пронизывал рассудок, скрёбся изнутри, царапал и шипел, как дряхлая кошка. – Того, кто спас тебя. Того, кто доверился тебе. Убийца, – в стене прямо над кроватью закопошились и забегали маленькие ножки. Но писка не последовало. «Кто это, крысы? Или…» – Упал. Свалился вниз. В Глубины. Ты столкнул его, ты убил его. Ты должен был сдохнуть. Ты должен быть на его месте. Ты должен гнить в Корнях, – снова возня в стенах. Теперь уже слева. «Одеяло, скорее под одеяло и спать. Надо как можно скорее уснуть, иначе…» – Не вернуться тому, кто упал в Глубины. Пропасть и не вернуться.
«Очнись! Да очнись же ты!»
– Убирайся! Оставь меня в покое!
– Ты обрёк его на смерть. В нём была Ясность и страх. А что есть в тебе? Ты простой уродец. Жалкая одинокая бестолочь. Никчёмная тварь, как та, в которую ты хладнокровно всадил клинок. Нет-нет. Ты хуже. В том существе была Ясность, а в тебе нет ничего. Ничего, кроме презренного сожаления. Отвратный, скулящий и ноющий уродец.
– Прочь! Вайтеш!
– Эй, выродок, заткнись! – окрик оборвал зловещие сновидения. Оддо потёр слипшиеся веки, пальцы всё ещё плохо слушались. – Или хочешь спать под дождём? Ну ты, мешок дерьма, выбирайся из кровати! – в дверь раскатисто постучали. Оддо встал с постели и быстро отпер. В коридоре стоял заспанный трактирщик с грубоватым лицом, по виду он только что проснулся. – Выродок, чтоб тебя сырость заела, – он схватил Оддо за край влажной куртки с медными пуговицами. – Спал на моей кровати в этих лохмотьях?
– Я заплатил вам четыре медных ойта, – Оддо вырвался.
– Плата дерьмовая, за такого урода надо брать восемь. Тут тебе не Таргерт, я тебя облизывать не буду.
– Но у меня столько нет, вы же сказали – четыре.
– А теперь говорю – восемь, – трактирщик закашлялся. – Восемь медяков или проваливай. И посох свой забери. Уродец.
Выглянув из входной двери, Оддо почти ничего не увидел. Было далеко за полночь, трактир заволокло дымкой.
– Чего медлишь, выродок? – осведомился хозяин, спускаясь по лестнице, чтобы запереть дверь.
– Долго до ближайшего города? – Оддо поглядел в темноту.
– Тебе без разницы, – трактирщик гадко осклабился. – На большаке тебя или прирежут, или звери заедят. Всё одно – украсишь грязищу своими кишками.
Оддо хлюпал по дороге в сторону, как ему казалось, тракта. «Гостеприимное местечко. Хотя иного гостеприимства я и не заслуживаю. Подохнуть на дороге с разодранным брюхом – далеко не так уродливо для уродца».
– Убийца! – послышался женский крик.
– Что, неужели опять?.. – Оддо тряхнул головой, чтобы избавить разум от навязчивых видений, но крики не прекратились.
– Пропади ты пропадом, визгливая шлюха! – раздался старческий смешок.
Это удивило Оддо. «Старик – здесь? В такой час?» Он поспешил на вопли, которые доносились откуда-то из темноты. Вскоре в стене ливня забрезжило неяркое пламя свечи.
На перепутье большака из земли торчал железный фонарь на длинной подпорке в человеческий рост. От дождя его укрывала деревянная миска, водружённая сверху. По ней струилась вода, да так сильно, будто кто-то лил её на светильник из трактирной кружки.
Оддо не сразу заметил, что возле фонаря лежит мужчина. Бездыханный, раздетый по пояс. Простолюдные кожаные брюки, опоясанные верёвкой в палец толщиной, скрывали в складках кровь, смытую дождём. Живот был грубо распорот от правого нижнего ребра до пупка. Натруженные, распухшие пальцы по-прежнему слабо подёргивались. Рядом валялся колун с гладкой рукоятью, отшлифованной шершавыми ладонями. На лице убитого застыла мольба, испуганная гримаса.
– Заткнись, дрянь, – поблизости послышались шорохи и сдавленное стенание. Оддо пригляделся. На тракте в грязи барахталась молодая женщина. Над ней склонился какой-то старикашка с седеющими всклокоченными волосами, некрупный, но его пальцы сдавили плечо плачущей бедняжки хваткой покойника. Он принялся сдирать с неё домотканую одёжку, попутно стаскивая с себя замызганные штаны.
– Эй! – крикнул Оддо.
Мужчина повернулся. Кровавые колечки, тлеющие во мраке, нисколько его не удивили. Он подскочил на месте и бросился вперёд. Посох достиг его физиономии раньше, чем он приблизился.
Женщина не прекращала рыдать, впиваясь в лицо побелевшими пальчиками. Оддо подумал, что будет рассудительнее дать ей отойти от пережитого и подошёл к нападавшему. Тот лежал без сознания рожей кверху. Недлинную щетину покрывала грязь, ему было далеко за шестьдесят. «Как это, старик – грабитель и насильник?»
– Мой муженёк… – пролепетала женщина. – Он мертв, да?
Оддо сочувственно кивнул. Женщина подошла к фонарю, посмотрела на мужа, затем подобрала колун.
– Что это вы… – не успел Оддо договорить, как она рубанула старика по груди. После чего ощупала его куртку и выудила из внутреннего кармана несколько серебряных ойтов.
– Держи выродок, это тебе за помощь, – она кинула в грязь монету и посмотрела на Оддо. – Миленькая курточка.
Тот не нашёлся, что сказать, лишь ошалело воззрился на нещедрую благодарность, которая валялась у его ног.
– Бери, чего ждёшь? – женщина быстро пошагала прочь. – Задержишься здесь на подольше – так же кончишь. Поверь, тебе повезло, что это была я.
Оддо подцепил пальцами монету.
– Как добраться до ближайшего города? – спросил он, протирая её о рукав.
– Иди за мной, если не боишься. Как имечко твоё, выродок?
Оддо ничего не оставалось, кроме как последовать за женщиной, и вскоре он поравнялся с ней.
– Оддо.
– Думаю, в разъяснениях ты нуждаешься больше, чем в благодарностях. Я Минди.
– Приятно повстречаться.
– Вовсе нет. Ты скорее напуган, чем рад. Дохлый ублюдок возле фонаря был моим супружником. Тот ещё мешок дерьма, уж поверь. Обращался он со мной нередко так же сладко, как и тот старикан. И я довольна его смертью.
– По поводу этого. Вероятно, это немного неучтивый вопрос, но…
– Неучтивый? – Минди грубо расхохоталась. – Ты почти застал меня нагишом с ножом в горле, ещё более опороченную, чем сейчас. Забудь о вежливости, выродок. Спрашивай.
– Допустим, – Оддо замялся. – Как это старик вздумал сделать то, что, по виду, намеревался? Он же всё-таки старик. Разве есть старики насильники?
