***
Дни мои сосулькой растаяли,
Годы мои канули вешние.
Господи, не оставь меня…
Приими в раскаянии грешного!
Весь я и в корысти, и в гнилости,
Стать бы чистым к сроку нездешнему!
Я не заслужил твоей милости…
Милостив да буди ми грешному.
протоиерей Андрей
***
Моя бабушка умерла одной из самых безболезненных смертей. Тромб оторвался быстро. Пишу черство, но моя любовь к ней не угасает и не угаснет никогда. Она была мне второй матерью. Как известно, наши родители и их родители заботятся о своих детях, внуках, стараясь обеспечить им благополучное и счастливое отрочество, ну, и т.д. От бабушки досталась в наследство квартира, но мне так и не удалось в ней пожить. Я обитаю в большом городе, где успешно работаю.
В один из пасмурных дней меня занесло в эту квартиру, где я решил остаться на ночь, чтобы не переться на машине по лужам с плохим дальним светом. Мало что поменялось, ведь после её смерти, я ничего в этом доме не сотворял. Старые обои, жёлтые потолки, вымытая плита и раковина, перекрытый газ, вода и, в некоторых местах, кислород. Квартира отложила отпечаток детства, в которое я ностальгически окунулся. Воспоминания о не совсем удачных годах, слегка потряхивали душу, будто висящую половую тряпку на батарее. Мне удалось несколько раз обойти владения, коими являлись маленькие квадратные метры. Да уж, жизнь в те года мотала меня неистово… Я был всем и не был ничем. Даже пару раз скитался по области в поиске хоть какого-то смысла существования. Успешная работа не даёт мне должного финансового и внутреннего умиротворения. Жены я так и не нашёл, а людей, которых принято называть друзьями у меня отродясь не водилось.
Судьба сложилась одиноко, и я просил небо лишь об одном – об избавлении. От одиночества, от грусти. Я раньше не верил в нечто подобное, да и навряд ли когда-нибудь поверю.
Счета за эту квартиру я оплачиваю из города, поэтому в почтовом ящике здесь совсем нет нужды. Однако он висит, и в первый же день я обнаружил тотальную его заполненность. Письма приходили от некоего В.М. Одиночкова, в которых он представился моим другом. Я первый раз слышал об этом человеке, и мы, конечно, не были знакомы, но то, что он писал на мой адрес было занимательно, где-то трагично и весьма жутковато. Ни на одно письмо я не ответил… Обратного адреса не было.
Письмо 1. От 17.03.
«Друг, в этих стенах стало просто невыносимо. Моральное истощение моё достигло уровня неуравновешенности. Излишки агрессии поражают каждую клетку мозга и тела, усугубляя моё здоровье и чувство духа. Да и вообще, о каком духе может идти речь, когда я нахожусь вне своего сознания, вне контроля. Я здесь медленно умираю, смерть моя будет тихой сегодня и очень громкой завтра. Я перестал думать и беспокоиться о ком-то, именно о ком-то. Быть может, я стремился к этому всю малопрожитую жизнь, но не в таком качестве, не в таком самочувствии, не к этому движутся древние предки, описывая свои успехи в пыльных умных книгах. Я выжат, слаб, туп и чрезвычайно сентиментален. Убийство личности – к этому привёл меня мой персональный Иуда, в собственной интерпретации.
Безумие вокруг стало сугубо личным делом каждого, но с невероятной точностью поражает своей энергией проходящего мимо зеваку. Я не любитель долго спать, а тем более зевать, но все стога этой энергии катятся вместе со мной в горящее поле безысходности. И мы сгорим. Сгорим. Так говорят об очень тонких людях. «У него три дня стояла высокая температура, и он моментально сгорел на четвёртый…».
Жуть, страх, сумасшествие… Сейчас стреляются? Наверняка нет. Я не смогу всё равно. Мне отписано постепенно тлеть, пока не останется зола в виде моих неизданных книг и банальных стихов…
Увы, тебе пишет неудачник, в надежде на хоть какую-то помощь, хоть на какие-то слова, но я также сознаю, что ничего не услышу, не прочитаю и не почувствую.
Мотор, он всё чаще глохнет. Он искореняет меня из себя. Я его понимаю… Не лучший хозяин своего естества.»
Письма пришлось отложить, отключился свет, и последние строчки этого я дочитывал под оконный блик от фонаря. Одиночков что-то во мне пробудил. Нет, это не побуждение к действию во благо других людей, изменению мира и т. д. Мне не хотелось ему помогать. К тому же я абсолютно не знаю этого человека, быть может, он просто перепутал адрес и писал все эти письма своему близкому товарищу.
Я зажёг свечу, поставил чайник, выкурил две сигареты, сел в кресло и долго смотрел в щёлку между шторами. В ней виднелся мокрый город, очумевшие прохожие прыгали по лужам, в надежде в них не попасть. Чайник вскипел, я его выключил, выкурил ещё одну сигарету, затушил свечу и лёг спать, так ничего не выпив, не прочитав. Ночью я долго ворочался, пытался логично уложить смысл, переданный чужому человеку. В каких стенах? Почему ему так плохо? Чем он болеет? Вопросы окутали мозг и сжирали его содержимое выдуманными фактами. Я уснул. Всё тёмное время суток мне снился Одиночков. Он представлялся мне человеком скромным, безобидным, обязательно в очках, с тонкими усиками, лохматой чёлкой и невероятно печальными, пустыми глазами. Он сидел в кресле, рот был заклеен скотчем, но на нём были прорисованы эти усики, их хозяин пытался что-то сказать мне. Скотч не отрывался, а я не мог сдвинуться с места, чтобы помочь ему. Потом он поднял руки вверх, взлетел с кресла и стал метаться из стороны в сторону, краснея от злости и невозможности выговорить хоть слово. Проснулся я рано утром в холодном поту. Свет так и не дали, в дополнение к этому, отключив воду. С невероятно взрывной гривой на голове сходил за молоком и «Юбилейным» печеньем. Завтрак был детским, навевающим плюшевые мысли, перетекающие в негативные воспоминания, которые, как старуха-ключница, хранила эта квартира. Я забыл про сон, напугавший меня к утру, про письма, но какое-то непонятное чувство заставило остаться меня здесь ещё на пару дней. В квартире стало трудно дышать, поэтому захотелось всю её проветрить. Открыв все форточки, я наткнулся на отложенные вчера мыслеизвержения моего нового товарища. Плюхнувшись на диван, сделав телевизор потише, я вскрыл следующее по числам письмо – вот такой внутренности:
Письмо 2. От 23.03.
«Всё намного лучше. После нашего разговора в очередной раз осознал, что умнее и ловчее тебя. И даже более разбираюсь в жизни. Кстати, я похож на одного мужа из старой иудейской истории о городе Вифлееме. Этот муж заранее всё знал, всё чувствовал. Он устал. Ему скучно, ровно также и мне. Я слишком много знаю, потому что хорошо всё ощущаю. Ни единого желания слушать твои советы. Я понял, что не так уж и нужен тебе. Прости.»
