РАЕ-РАХЕЛИ
Жизнь прожита и начерно прошла.
Почистить малость по углам осталось.
И что когда-то ты во мне нашла?
Но что нашла, такое и досталось.
В дороге длинной много разных вех,
Развилок, тупиков и поворотов,
Но право, не вмещает целый век
Твоей любви без рамок и расчетов.
* * *
Мир праведным волнением томим,
Пытаясь избежать сомнений ложных.
О Господи, давай поговорим
О том, о чем поговорить возможно.
О женщинах, о детях, о еде,
О том, что день за днем как лошадь в мыле,
О странностях превратностей в судьбе,
И о тебе, кого давно забыли.
О том, как в снах заманчивых спешим,
На небеса взбираясь осторожно…
О Господи, давай поговорим
О том, о чем поговорить возможно.
«Две вещи на свете наполняют мою душу священным трепетом – звездное небо над головой и нравственный закон внутри нас.»
И. Кант
«Человеку принадлежат предположения сердца, но от Господа ответ языка.»
Книга притчей Соломоновых
Предисловие
Предисловия пишутся в силу ряда обстоятельств. Во-первых, принято, чтобы в знак уважения к книге и ее автору было высказано несколько добрых, а иногда и по-отечески критичных замечаний. Во-вторых, предисловие должно быть содержательным и объяснять коллизии жизненного пути автора. В-третьих, составитель предисловия спешит воспользоваться возможностью рассказать о своей причастности к автору, а заодно и о своих заслугах. И наконец, в-четвертых, предисловие иногда превращается в замечательный литературный очерк, возможность творчества. А иногда и просто материальные интересы служат стимулом для написания.
Как ни забавно, предисловия написанные авторами преследуют те же интересы, чередуя парение искрометно-ироничного стиля с пафосом высоких материй. Вообще-то, стихи должны представлять себя сами. А посему ограничусь щепоткой информации. В конце концов, как говорила Фаина Раневская, актер может быть прекрасным человеком и никудышным актером, а может быть законченным мерзавцем, но актером замечательным. Поэзия – несомненно театр, как впрочем, согласно Шекспиру, и вся наша жизнь.
Итак, в качестве кого я выступаю на сцене? В 1967 году окончил школу и поступил в медицинский. Звездные годы учебы и карьера врача в течение вот уже 46 лет, да еще и в неотложной кардиологии. Семья, дети, внуки, все как у людей. Да, в 1990 году уехал из Омска в Израиль, сменил имя, освоил новый язык общения, да так и продолжил свою врачебную карьеру. Стихи писал всю жизнь, все собирался их опубликовать и решился наконец. А начав отбор, обнаружил, что хочу поведать лишь о двух вещах – Любви и Боге. И поскольку стихи писались в течение многих лет, не пытайтесь "проглотить" их за один присест, полистав страницы и сказав: "Ничего, но однообразно, а посему скучновато". Не запихивайте книгу в дальний угол, а прикоснитесь к волшебству, по глоточку испейте музыку и магию слов, песню, сокрытую в глуби стиха. Удачи!
И последнее. Короля, какой бы он ни вышел, делает свита. Позвольте мне воспользоваться случаем и поблагодарить своих соавторов – родных, близких, друзей, знакомых и весь мир.
С любовью. Автор.
* * *
На языческих кострах
Мы сожжем творенья наши
И смеясь развеем прах,
Власть испив из полной чаши.
И история начнет
Новый счет с нуля творенья,
И случайно упадет
Чей-то взгляд на откровенье,
Не успевшее сгореть
В тех кострах, где мы сжигали
Наше счастие гореть,
Наши боли и печали.
* * *
И этот свет и эта тьма
Сошлись от сотворенья мира,
И в бесконечности тома
Влилась божественности лира.
Амбициозность и игра,
Улыбки вольностей природы,
Явились явно не вчера,
Но не подсчитывают годы.
И сквозь беспечные века
Все та же вечная дорога,
Все та же звездная строка,
Тропа от Бога и до Бога.
* * *
Я живу в Израиле
На краю пустынь.
Замирает в мареве
Страждущий хамсин[1].
Нарушают правила
Мелкие штрихи,
Я живу в Израиле
И пишу стихи.
Дальними зарницами
Ночь знаменья шлет.
Звезды вереницами
Водят хоровод.
За горами-далями
Скрылась сердца стынь –
Я живу в Израиле,
На краю пустынь.
Светские приличия
Как-то не по мне.
Мания величия
Ныне не в цене.
К званьям не представлены
Праздники стихий,
Я живу в Израиле
И пишу стихи.
Я живу в Израиле,
Где небесный свод
Вдруг преображается
В буйный птичий сход.
Здесь улыбки детские
Радостно легки,
Я живу в Израиле
И пишу стихи.
Я живу в Израиле,
На краю пустынь,
В небесах купается
Солнца рыжий джин,
Самоотпускаются
Прежние грехи,
Я живу в Израиле
И пишу стихи.
* * *
На дне давно разбитого бочонка,
Когда им становилось невтерпеж,
Четыре черненьких чумазеньких чертенка
Чертили черными чернилами чертеж.
Они почти утратили надежду
Построить из бочонка светлый дом,
Но все чертили чертежи, как прежде,
И все искали счастье за углом.
И все мечтали завести котенка,
И все стремились обуздать галдеж,
Четыре странных маленьких чертенка,
Чернилами чертившие чертеж.
* * *
Волшебник по лесу бродил,
Да в нем невзначай заблудился,
Шкатулку свою обронил,
И ларчик упал и разбился.
А твари лесные пришли
И взяли себе понемножку
Всего, что в шкатулке нашли
На память,
на час,
на дорожку.
Кто храбрость,
кто честь,
кто красу,
Сполна наигрались да бросили,
И выросли дебри в лесу,
И сладостно заплодоносили.
Волшебных плодов аромат
Тревожил пролетные стаи,
А краски взрывали закат,
А что было дальше, не знаю.
Но в каждом рожденном штрихе
То словом, то нотой, то знаком
Являются странности те
Что спали, сокрытые мраком,
В глубинах далеких веков
И в недрах неведомых далей,
И вырвались вдруг из оков,
И вдруг вдохновением стали.
* * *
В стремленье позолоту лжи отринуть,
Чтоб самому себе не в сладость лгать,
Скажи, готов ты просто сердце вынуть,
Так, просто, вынуть сердце и отдать.
С негодованьем отвергая сплетни,
Иль с упоеньем вспоминая день,
Не торопись судить чужие бредни,
Остановись.
И оглянись на тень.
* * *
Живя не чувствами,
а представленьем,
Ты избежишь волнений и тревог,
Не испытав и сотой доли тени
Того, что гений предоставить мог.
И в лабиринтах праведного мира,
Пылясь на полках и при ярлыках,
Ты избежишь ругательства кумира,
Не вздрагивая нервно при звонках.
Ты избежишь невероятной боли,
Презренья обустроенных невежд,
Играя лакированные роли
Чужих желаний,
образов,
надежд.
* * *
И снова хмельною отвагой полны
Мистерии ночи и света,
Ликующим счастьем запойной луны
Рыдает влюбленное эхо.
Страшась обнаружить залогом утрат
Оскому увядших желаний,
Разбойное сердце внимает парад
Оброка надежд предсказаний.
Мой сон –
безмятежная глыба, пока
Запретные маски прозренья
Возносятся в зыбком потоке греха
