– У нас ваша дочь.
Первый вторник сентября, начало очень плохого дня, и Фрида пытается совсем не съехать с дороги. В голосовой почте полицейский требует, чтобы она немедленно приехала в отделение. Она, не сбрасывая сообщения, кладет телефон. Часы показывают 2:46 дня. Она собиралась вернуться домой полтора часа назад. Она сворачивает с Грейс-Ферри на боковую улицу и останавливается во втором ряду, потом перезванивает и начинает извиняться, объясняет, что потеряла счет времени.
– Она в порядке?
Полицейский говорит, что ребенок в безопасности.
– Мадам, мы бог знает сколько времени пытаемся до вас дозвониться.
Она отключается, звонит Гасту, ей приходится оставить сообщение. Он должен встретить ее в отделении полиции на углу Одиннадцатой и Уартона.
– Проблема. Это связано с Гарриет. – У нее перехватывает голос. Она повторяет слова полицейского, что их дочь в безопасности.
Тронувшись с места, Фрида напоминает себе, что не должна превышать разрешенную скорость, не ехать на красный, дышать. Весь уик-энд Дня труда ее лихорадит. В прошедшие пятницу и субботу у нее была обычная бессонница, спала по два часа за ночь. В воскресенье, когда Гаст привез Гарриет Фриде на три с половиной дня ее попечения, у девочки обнаружилась мучительная ушная инфекция. В ту ночь Фрида спала девяносто минут. В прошлую ночь – час. Гарриет плакала, не переставая, слишком сильно для своего маленького тела, слишком громко для тоненьких стен дома, которые не могли заглушить ее плача. Фрида делала, что могла. Она лежала на полу рядом с кроваткой Гарриет, держала ее невероятно идеальную руку, просунув свою через решетку кроватки, она целовала пальчики дочки, ее ноготки, ощущая неровность тех, которые пора подстричь, молясь о том, чтобы Гарриет закрыла глазки и уснула.
Послеполуденное солнце обжигает, когда Фрида останавливается у отделения полиции, расположенного в двух кварталах от ее дома, в старом итальянском районе в Южной Филли[1]. Она паркуется и несется к секретарю приемной, спрашивает, не знает ли та, где ее дочь, малышка восемнадцати месяцев, наполовину китаянка, наполовину европейка, кареглазая, с кудрявыми темно-каштановыми волосами и челкой.
– Вы, вероятно, мать, – говорит секретарь приемной.
Секретарь – пожилая белая женщина, на ее губах мазок розовой помады. Она выходит из-за стола. Обводит Фриду взглядом с головы до ног, отмечает поношенные ортопедические сандалии.
Отделение кажется Фриде почти пустым. Секретарь делает осторожные шаги, она бережет свою левую ногу. Ведет Фриду по коридору в комнату для допросов без окон, стены здесь выкрашены приторным светло-зеленым цветом. Фрида садится. В детективных фильмах, какие видела Фрида, лампы в таких комнатах непременно мигают, но здесь горят ровно. У нее пошли мурашки, она жалеет, что не взяла жакет или шарф. Хотя в дни, когда Гарриет с ней, Фрида часто чуть не валится с ног от усталости, сегодня она к тому же чувствует давление на грудь, а эта боль переходит в кости, не дает покоя.
Она потирает предплечья, ее внимание то концентрируется, то рассеивается. Достает телефон со дна сумочки, ругает себя за то, что не увидела сообщений полицейского сразу же, за то, что выключила звук, разозлившись на бесконечные рекламные звонки, за то, что забыла потом включить звонок. За последние двадцать минут Гаст звонил шесть раз и прислал целую простыню взволнованных эсэмэсок.
«Я тут, – отписывается она наконец. – Приезжай скорее». Ей бы следовало перезвонить ему, но она боится. В течение ее половины недели Гаст звонит каждый вечер, интересуется, узнала ли Гарриет новые слова, улучшилась ли у нее моторика. Она ненавидит разочарованность в его голосе, когда дочка не оправдывает его надежд. Но Гарриет меняется по-другому: ее пальчики хватают крепче, она замечает что-нибудь новое в книге, дольше держит взгляд Фриды, когда они целуются на ночь.
Положив руки на металлический стол, Фрида кладет на них голову и засыпает на несколько секунд. Она замечает камеру наблюдения в углу на потолке. Ее мысли возвращаются к Гарриет. Сегодня она купит упаковку любимого мороженого Гарриет – клубничного. Когда они вернутся домой, она позволит Гарриет играть в ванне, сколько ее душа пожелает. Почитает Гарриет еще одну книжку перед сном. «Я кролик». «Плюшевый мишка».
Полицейские входят без стука. Одного зовут Бруннер, это он звонил: мощного сложения белый, лет двадцати пяти, с угрями в уголках рта. Полицейский Харрис – чернокожий, средних лет, с аккуратными усами и крепкими плечами.
Она встает, пожимает обоим руки. Они просят ее показать водительские права, убеждаются, что она и есть Фрида Лью.
– Где мой ребенок?
– Присядьте, – говорит полицейский Бруннер и смотрит на грудь Фриды. Он открывает свой блокнот на чистой странице. – Мадам, когда вы уехали из дома?
– Может быть, в полдень. В половине первого. Я поехала купить кофе. А потом съездила на работу. Не стоило этого делать. Я знаю. Глупо с моей стороны. Я с ног валилась от усталости. Виновата. Я не хотела… Пожалуйста, скажите, где моя дочь.
– Не изображайте из себя дурочку, миз Лью, – говорит полицейский Харрис.
– Я ничего не изображаю. Я могу все объяснить.
– Вы оставили вашу дочь дома. Одну. Ваши соседи услышали ее плач.
Фрида кладет ладони на стол, ей нужно прикоснуться к чему-то холодному и надежному.
– Я совершила ошибку.
Полицейские приехали приблизительно около двух, вошли в дом через боковую дверь. Раздвижные стеклянные двери кухни, выходящие на задний двор, были открыты. Ребенка защищала только хлипкая сетка.
– Итак, ваша дочь… ее зовут Гарриет?.. почти два часа находилась одна. Верно ли это, миз Лью?
Фрида сидит на руках. Она оставила свое тело и теперь парит где-то наверху.
Ей сообщают, что Гарриет сейчас осматривают в детском кризисном центре.
– Кто-нибудь ее привезет…
– Что вы имеете в виду – «осматривают»? Слушайте, все совсем не так, как вы думаете. Я бы не…
– Мадам, подождите, – говорит полицейский Бруннер. – Вы вроде умная женщина. Давайте вернемся назад. Итак, самое главное, почему вы оставили ребенка одного?
– Я купила кофе, а потом поехала на работу. Забрать рукопись. Бумажную. Видимо, я потеряла счет времени. Я уже возвращалась домой, когда увидела ваше сообщение. Виновата. Я несколько дней не спала. Мне нужно забрать ее. Я уже могу идти?
