– Имей в виду, – сказала она, перешагивая через снятую юбку, – мой муж – знаменитый фокусник и прославленный этот, пес его задери… иллюзионист.
Свист, окрики.
– Вы не верите? – спросил он спокойно. – Не верите?
Свист. Какой-то конопатый умник из второго ряда крикнул: – Мы все знаем!
Конечно, знают. Как они могут не знать, если секреты этих фокусов давно разжеваны в десятках телевизионных программ. "Невозможно работать" – подумал он и решил отклониться от программы, пригласив на сцену этого конопатого всезнайку: – Поднимайтесь… Да, вы. Поднимайтесь сюда. Осторожнее. Что вы знаете?
– Люк под полом и потайной стол!
– Убедитесь, – он сделал жест. К сцене направилось еще несколько недоверчивых охламонов и одна похихикивающая, озирающаяся на публику, девица. Он жестом показал помощникам – все нормально, пусть смотрят. Минут пять, потея под огнем тысяч глаз и десятков прожекторов, чувствуя себя, словно на витрине, они обшаривали все, обстукивали. Заглянули, по очереди, внутрь пушки, попросили ее подвинуть. Он сделал плавный жест: пожалуйста. Запыхтели, подвинули. Потом, краснея, понимая, что делают что-то не то, перенесли широкую скамью, над которой возвышался сверкающий резак.
– Ну что, все честно? – осведомился он, надвинув, для важности, цилиндр на самые брови.
Они закивали головами; он погнал их воздушными жестами обратно в зал.
Конопатый, однако, не пошевелился и изъявил желание: – Я хочу выстрелить сам!
Вот, неугомонный.
– Пожалуйста! – Гриман развел руками. Черный, полупрозрачный шелк, прикрепленный к рукавам, разошелся волнами. Он прошел и протянул парню веревку:
– Держи. Только не бабахни вхолостую. Подожди, сейчас… – он набрал в грудь воздуху, и представил, привычно, раскатисто, громко:
