Грешный я, грешный. Бес меня попутал на старости лет влюбиться – да в кого! – в молодую хозяйку. Уж больно весело у неё носик вздёрнут был, и смеялась так заливисто, что заслушаешься.
Прежде я барышню не встречал почти. Она всё больше в доме, мне-то, дворнику, какая там нужда? А как лета своё брать стали, благородие меня швейцаром поставил; сказал, лицо у меня доброе, гостям то приятно будет. Уж я старался. С поклоном дверь открывал, одежду подавал, коли нет никого – лестницу подметал, перила да ручки чистил. Так бы и жил, покуда Господь меня к себе не прибрал, да только беда со мной приключилась. Чёрт надоумил, не иначе.
Встречал я как-то хозяев. Барин с супругой всё у ворот стояли, разговоры вели, в дом не торопились. А молодая хозяйка, знать, слушать не захотела, припустила через сад, белкой по крыльцу проскакала, и уж у дверей стоит – с детства шустрая такая. Я, как до́лжно, пополам согнулся, за ручку взялся, и тороплюсь открывать. Да тут, надо же, пуговица с моей шинели слетела и барышне прямо под ноги. «После, – думаю, – подыму, негоже хозяйке ждать». А барышня вон какая оказалась: не побрезговала, сама наклонилась. Пуговицу мне протягивает: «Что ж вы не берёте?» – говорит. Помутилось у меня в голове, что ли. Стою как дурень, шевельнуться не смею, дверь наполовину открыл: ни туда ни сюда. Смотрю барышне в глаза и оторваться не могу.
Уж как опомнился, пуговицу взял да в сторонку отошёл. А сам думаю, что это со мной: сердце в груди грохочет, со лба пот течёт, а пальцы обронённую пуговицу наглаживают – коснулась ведь своими ручками белыми.
Так и жил. Сколько раз на дню барышня выйдет, али зайдёт, сердце-то у меня в груди и ухнет куда-то. Да мне иного и не надобно было: глазами провожу, вот вроде и насмотрелся, а коли не одна идёт, так и голос услышать можно. Но долго моё счастье не продлилось: уехала барышня. За границу, говорят. Вот уж где я горя хлебнул. День-деньской гостей встречал, хозяев приветствовал, ждал её, ан нету.
Тогда-то тоску мою и приметил барин один. Не раз он в хозяйском доме бывал; одевался уж больно чудно́, тоже из-за границы, поди. Заинтересовался: что, мол, скучно у дверей стоять. «Как скучно, – говорю. – Такой дом, вон какие гости важные хаживают, некогда скучать-то». Только он мне не поверил: как ни придёт, опять спросит. Истерзал совсем. Рассказал я. Попутал же чёрт с господами такие речи говаривать.
Барин помочь обещал. Изобретателем назвался. К себе зазывал какой-то диковинный прибор смотреть. Я на уговоры не соглашался: где это видано, дворнику к господам ходить. Но такие уж барин речи вёл, не выдержал я.
Дом у барина небольшой оказался, не то что хозяйский. Комнаты хоть и просторные, светлые, но больно уж много всякого: механизмы какие-то, конзтрукции. Я как пришёл, барин меня первым делом к дверям подвёл. Я таких и не видал прежде: со стеклом, створки туда-сюда ходят. «Хочешь, – говорит, – любезную свою повидать?» Я, ясное дело, головой закивал, а сам не знал, куда деваться. Фуражку в руках теребил, по сторонам глядел, корил себя: что же я, старик уже, а разуму не нажил, задумал барышню молодую преследовать. А барину всё ни по чём, улыбался, какие-то колёса у дверей крутил, подмигивал. После так сказал: «Знаю я, как тебе возлюбленную свою отыскать, куда б ни поехала – встретишь».
А потом вона как случилось. Я в тот день, крест даю, в рот ни капли не брал. Только вдруг очнулся и не помню ничего. Вокруг всё незнакомое и до того диковинное, такое и во сне не привидится. Мимо дамы с господами ходят, но одежда на них – тьфу! – таких и господами совестно звать. Я сперва подумал, может, барин меня за границу отправил. Да только ошибся я.
С тех пор целыми днями гостей встречаю, двери перед ними открываю. Господа на меня в упор глядят и не видят. «Механизмом» зовут, иной раз «датчиком». Так и говорят: «Датчик открытия дверей». А кто он, этот «датчик», я знать не знаю.
Много лиц я за день вижу, столько и не перечтёшь, а барышню свою так и не встретил. Обманул, выходит, изобретатель, обманул.
В приёмной разговаривали. Заслышав мужской голос, Ирида оставила работу и напрягла слух. Подглядеть за происходящим в приёмной никак не получалось: со своего места Ирида видела только плечо хозяйки химчистки. Обтянутое в цветастое платье и вязаную сетку оно недовольно вздрагивало, что, бесспорно, не сулило ничего хорошего.
Хозяйка химчистки Наталья Михайловна не доверяла наёмным менеджерам, поэтому всегда принимала клиентов сама. По её словам, приходившие на собеседования девушки совершенно не разбирались в тканях и видах чистки, а платить за приторные улыбки Наталья Михайловна не собиралась. Спросить Ириду, так работодательница была излишне подозрительной. Бо́льшую часть времени это никак не мешало работать, но этот разговор в приёмной, несомненно, грозил обернуться для Ириды неприятностями.
– Неужели пятна имели место быть? – спросила Наталья Михайловна в своей странной манере.
– Да нет, знаете, бельё чистое, но я третий раз нахожу на простыне волос. Длинный рыжий волос. Вы не скажете, чей он? Ярко-рыжий, – уточнил мужчина. Клиент говорил спокойно, Ириде даже показалось, что в вопросе прозвучало что-то похожее на надежду.
– О, какое безобразие! Отвратительное происшествие. Я немедленно буду просить, чтобы сделали чистку барабана машинки.
Ирида безошибочно прочла в интонации Натальи Михайловны задетую гордость. «Сейчас влетит», – подумала Ирида, но к работе вернулась, только когда дверной колокольчик известит об уходе посетителя.
Грозный цокот каблуков тут же предупредил о надвигающемся выговоре. Прошествовав по стиральному залу, Наталья Михайловна нависла над Иридой маленькой, но пугающей тенью.
– Ирида Немовна! – гаркнула Наталья Михайловна, как только Ирида подняла голову. – Шуточки свои прекратите шутить! Мало того что клиентов распугаете, так ещё проверку накликаете. Вашим волосам в белье находиться недопустимо!
Не успела Ирида ответить, как в приёмной снова звякнул колокольчик, и Наталья Михайловна поспешила к стойке.
С минуту Ирида сидела без движения: отходила от столкновения с начальницей. Когда же оцепенение спало, девушка весело усмехнулась, заправила за ухо рыжую прядь и подумала: «Много вы понимаете, Наталья Михайловна. Это вам семья в тягость, а мне ещё прабабушка говорила, семь раз надо свой волос на мужскую постель уронить, ежели замуж хочешь. Нас, русалок, иначе в жёны-то не берут. А у бабушки все предания правдивые».
Ирида опустила в ванную груду грязного белья, разбрызгивая пену, заработала мощным хвостом.
