Что есть реальный мир? Мы привыкли считать его незыблемым, объективным, независимым от человеческого сознания. Он состоит из городов и лесов, из людей и животных, из боли и радости, и ожиданий.
Но что, если основа мира – не более чем тонкая плёнка мыльного пузыря, окутывающая пустоту?
Из всех ощущений боль – самое убедительное. Она бесспорна, её невозможно отрицать. Она заставляет верить в закон мироздания, потому что кажется единственной истиной, неподвластной разуму.
Но что, если телесная агония – не доказательство мира, а лишь механизм его поддержания? Люди боятся тягот, боятся смерти, боятся обломовщину, и этот ужас становится доказательством их собственного существования.
Но если страдание – всего лишь способ удержать сознание в рамках существования, то настоящая жестокость – не физическая мука, а абсолютное равнодушие.
Представьте: человек тонет в небытие. Нет ни мучений, ни радости, ни страха, ни голоса. Нет ничего.
Это ли не самая страшная пытка?
Физические терзания можно вынести, их можно пережить, но, если мир вокруг – всего лишь вакуум, ему невозможно противостоять.
Тысячелетиями человечество пыталось убедить себя в объективности окружающей действительности. Законы физики, математические формулы, логика – всё служило доказательством её устойчивости.
Но что, если это лишь каркас, поддерживающий иллюзию?
Каждый шаг по мосту истины обнажает новые трещины. Люди создают собственные вселенные в пределах сознания. Сумасшедший верит в свои кошмары, философ сомневается в своих суждениях, а страдающий живёт лишь в боли.
Каждый заперт в своём мире, но живут они в одном, который может оказаться не более реальным, чем призрачное сновидение.
Если сумасшедшего можно вылечить, философу доказать или опровергнуть его сомнения, а страдающего избавить от боли, то получается существование их мира можно разрушить одним действием – разве оно не сродни иллюзии?
Или вот ещё один пример.
Перед тобой лежит ярко-красная роза. Её цвет кажется глубоким, насыщенным, неоспоримым. Ты уверен, что она именно такая – алого оттенка, почти огненного.
Но что, если смотреть на неё через стекло с зелёным фильтром? Цвет изменится, роза покажется блеклой или даже полностью зелёной.
Если стекло будет синее – красный тон исчезнет, и цвет станет прохладным, словно роза впитала в себя ледяную стужу.
Теперь задумайся: какой её истинный цвет? Красный? Зелёный? Синий?
Или, может быть, цвет розы вообще не существует – а есть лишь световые волны, которые разум интерпретирует так, как привык?
Так же обстоит дело и с мирозданием.
Мы воспринимаем его через собственное стекло – через наш опыт, чувства, страхи.
Мы верим, что мир достоверный, материален, фактический.
Но стоит сменить угол зрения – и всё рушится.
И тогда возникает вопрос: если достаточно лишь изменить фильтр, чтобы ощущения стали другими, разве они вообще были правдивыми?
Реальность – это не более чем соглашение.
Негласный договор между разумом и окружающей средой о том, какой она должна быть.
Но если ты можешь ставить под сомнение сам договор, ты можешь его разрушить.
А тогда… не останется ничего.
Он приходит в себя медленно, словно возвращаясь из бесконечного сна.
Его тело тяжёлое, неподвижное, будто бы в болоте. Не сразу осознаёт, что лежит на земле.
Холодная, влажная трава касается его кожи, но ощущения смутные, размытые.
Лес вокруг тих. Неестественно молчалив. Ни шороха листвы, ни скрипа ветвей, ни уханья ночных птиц. Только глухая пустота, нависшая над миром.
Над ним возвышается башня. Тёмная, угрюмая, уходящая вершиной в небеса.
Её каменное основание испещрено временем, мох и лишайники пробираются вверх, но ни единой трещины, ни одного отверстия. Входа в неё нет.
Он поднимается на ноги.
Дыхание тяжёлое, будто его лёгкие давно забыли, как впускать воздух.
Голова кружится, мысли путаются, но главное – ему неизвестно, кто он.
Ни имени. Ни воспоминаний. Ни единой зацепки.
Оглядывается.
Вокруг – темнота, сгущённая тучами, спрятавшими луну. Чаща кажется бесконечной и непроходимой.
Сделав первый шаг, его нога задевает что-то твёрдое. Теряет равновесие. Падает на колени.
Сумка.
Походная, потрёпанная, лежащая среди высокой травы.
Пальцы медленно тянутся к сумке. Ткань, испачканная грязью, словно её долго таскали по земле.
