Что не хочешь помнить, то всегда помнишь.
Р. Брэдбери
Наши дни.
Прасковье Щукиной не спалось: может, за день скопилось напряжение, да еще не давали покоя больные суставы – артроз. Сколько она всяких мазей на коленки перемазала – не счесть, ничего не помогает, да и не поможет, наверное, помирать с артрозом придется. Прасковья повернулась и вытащила из тумбочки красную упаковку с мазью.
– Сейчас я вас натру как следует, – сказала она вслух своим коленкам.
По коридору кто-то шаркал тапочками, кашлял и чихал.
– Ну нет сегодня покоя, – это проснулась соседка по палате Глаша, Глафира Сергеевна.
– Нет покоя, – согласилась Прасковья. – Я вот тоже не сплю, коленки замучили, уж потерпи, Глаша, мазь пахучая.
– Да знаю я твою мазь, провоняла вся комната.
Прасковья мазала колени сильно, до боли, растирая руками опухшие суставы.
– Зря ты мучаешься, только мазь переводишь. Пора уже нам на тридцать третий собираться.
Тридцать третьим в народе называли кладбище, – почему две тройки так провинились перед людьми, уже никто не помнил.
– Я еще хочу пожить, Глаша.
– А я не хочу, по-твоему? Но вот еле вчера до столовой дошла, совсем ноги отказывают.
Такие разговоры в городском доме престарелых были делом обыденным, привычным, как и разговоры о болезнях – о чем же еще говорить старикам, если организм в таком возрасте дает сильные сбои, но, как говорит медсестра Нина, если что-то с утра болит, радуйтесь: значит, вы живы.
Тапочки в коридоре зашаркали теперь в другую сторону.
– Алексеич, что ли, по коридору ходит? – поинтересовалась Глаша.
– Не, Алексеич пятками сильно стучит, а этот шаркает. Нинка поди новые тапочки купила.
За годы пребывания в доме престарелых они научились по шагам в коридоре определять людей.
– Не, какие-то странные шаги. Словно кто-то крадется. А кто может быть? Новеньких не было. Нинка сегодня дежурит, а значит, у всех наших судно у кроватей, чтобы по коридору не шастали, – уверенно говорила Глаша.
– Да дались тебе эти шаги! Давай лучше спать.
Прасковья закончила натирать колени, и ей показалось, что боль отступила. Но она знала, что ощущение это было обманчивым, через десять минут суставы «закрутит» снова, и спасение было только в одном – успеть заснуть, пока мазь действует. И колени крутит, и душу выворачивает, достает до самых глубин. Прошлое не отпускает и не отпустит, пока ты за него держишься. В прошлом было все – хорошая работа, друзья, успех и выбор, который она сделала. Теперь прошлое давит, не дает покоя, и тяжесть эту не сбросить, – не с Глафирой же поделиться?! А может, и рассказать, легче станет, и видения прекратят ее мучить?
– Расскажи что-нибудь из своей жизни, все равно сон не идет, – Глаша села на кровати.
Вспоминать о прошлом было самым интересным занятием в доме престарелых – многим хотелось снова заглянуть в ту жизнь, что ушла безвозвратно, но, казалось, пронизывала маленькие комнаты казенного заведения тонкими нитями волшебного покрывала памяти.
– Не даешь мне сегодня уснуть, Глафира!
– Так это не я, а твои коленки.
– Что правда, то правда. Да я уже про свою жизнь многое рассказала!
– Ну, а про эту, свою клиентку, что мужа зарезала, так и недослушала я, уснула.
– Про Клару Андреевну, что ли? Нехорошая это история.
Прасковья Петровна Щукина всю свою сознательную жизнь отработала парикмахером, дружила со своими клиентками, была в курсе их личной жизни. Паша считала, что язык ее кормит так же, как и руки, – умела она разговорить клиенток. Ведь умение общаться намного важнее идеально выполненной стрижки. На Пашином рабочем месте, в парикмахерской, на контакт с мастером дамы шли легко, расслаблялись под жужжащий звук фена и рассказывали ей про себя, про свою личную жизнь, про мужа и любовника. Но для того, чтобы достичь такой откровенности, требовалось не только профессиональное умение, но и способность сочувствовать, сопереживать чужим историям. Прасковья была модным мастером, клиенты стояли в очередь, но для «своих» у нее всегда находилось время. Избранные дамы приносили не только деньги, но и обладали связями и, в свою очередь, помогали Прасковье в решении многих бытовых вопросов, например, помогли устроить сына в детский сад. Но среди избранных клиентов Клара Андреевна Гулько была особняком, сама по себе – яркая такая индивидуальность. Главное дело ее жизни – быть женой успешного бизнесмена и руководителя городской торговли Александра Гулько. Клара Андреевна уделяла много времени своей внешности, ходила по салонам красоты, но «такие руки, как у Прасковьи, не променяла бы ни на кого». Клара всегда была с прической – модной и стильной стрижкой. Первое время она с высокомерием разговаривала и общалась с Пашей, а потом, визит за визитом, ледок в отношениях таял, и Клара Андреевна стала доверять своему мастеру не только создание шедевров красоты на голове, но и душевные истории. Историй было не то чтобы много, но Прасковья знала и о привычках мужа, и о зависти подруг, и о покупке новых сапог. Она всегда восхищалась Кларой – клиентка была женщиной необыкновенной красоты.
– Ты говорила в прошлый раз, что Клара эта, твоя клиентка, мужа своего убила.
– Убила, зарезала в приступе ярости, – не любила Прасковья вспоминать эту историю. Всю правду рассказывать нельзя, да и кому она нужна, эта проклятая правда?! – Изменил он ей, застукала она мужа своего с бабой, молодой, красивой. Приехала без предупреждения на квартиру, а он там, в кровати с молодкой. Деваха сбежала, пока Клара буйствовала.
– Деваху надо было догнать и тоже прирезать, – цокнула языком Глаша. – Прилипчивые эти наглые молодые, одна такая у меня в цехе мужа и увела. Может, мне надо было тоже его убить – и ее и его, а я плакала сутками, переживала.
Глаша вспомнила свою невеселую историю про мужа-изменника, и от таких воспоминаний сразу стало муторно на душе. Легче только от того, что она не одинока: всем изменяют мужья – и красивым, и некрасивым.
– Ну, что там дальше?
– Да как в кино! Схватила нож, ударила мужа. Потом Клара сама вызвала «Скорую», милицию. В общем, такая явка с повинной. Она мне тоже позвонила, просила дочку на время забрать. Я ее просьбу выполнила, но потом передачи ей не носила. Не знаю, как она там, в тюрьме, была.
– А муж-то?
– Умер, не приходя в сознание. Кларе дали двенадцать лет. Я не была на суде, газеты потом писали. Скандальная история получилась, неприятная. Адвокат ее хороший защищал, доказывал, что совершила она убийство в состоянии аффекта. Клара, наверное, уже на свободу давно вышла.
– Так ты ее больше не видела?
– Я же потом в другую парикмахерскую перешла работать. Да и прическа ей за ненадобностью.
