В этот сборник вошли тексты, написанные мной в моем творческом блоге в период с 2020 по 2023 года. Это вырезанные из контекста сцены из жизни (зачастую) безымянных персонажей, обычных или не очень людей, которые кого-то любят, по кому-то скучают, о чем-то страдают, чему-то радуются, почему-то грустят и просто – живут свою маленькую жизнь. Здесь много о любви – и не только романтической. Также в сборник вошли циклы текстов с сюжетом: «Эрос» и «Магия Дождя», опять-таки взятые из моего блога.
Я не призываю искать в этих очерках большого и какого-либо смысла вообще, но я призываю вас коротать скучные вечера этой наивной книгой под чашечку чая или чего-то покрепче. В целом, я хочу, чтобы мой сборник помог вам отдохнуть душой, расслабиться, отвлечься или даже вдохновиться на творчество.
Приятного чтения.
Тексты без названия, начала и конца
Мы сидели на кухне в два часа ночи и пили сидр. Она курила и небрежно, по-мужски, сбрасывала пепел. Я смотрела сквозь нее и думала о чем-то своем.
– Да, была у другого, – пожала она плечами, – мне свобода нужна, четыре года одно лицо перед глазами маячит. Надоело.
Я молча слушала ее. Я знала – причина не в этом.
Она уткнулась взором в пепельницу.
– Это началось, когда я поняла, что люблю его больше, чем себя, а это недопустимо. Я не могу любить кого-то больше себя… Нельзя.
Я взяла бутылку сидра (в ноздри иголками вонзился ядреный запах сильно забродивших яблок), глянула в горлышко – на дне.
Не думала, что изменами можно наказывать себя.
Начинаю видеть сон, как вдруг звонок. На часах уже за полночь. С трудом открыв глаза, хватаю телефон.
– Я разбудил?
– Да.
– Скажи, она меня не бросит?
Я молчу, потирая лоб.
– Юль?
– Не бросит.
– Она меня любит?
– Любит.
Не знаю, сказала ли я правду, но мне очень сильно хотелось спать.
Он отворил дверь.
Она сидела вся в цветах – герань, бегония, спатифиллум, лиловые антуриумы. Сидит на полу, утонув в старом свитере, рисует акварелью на холсте. Обернувшись через плечо, говорит: «Проходите, проходите… На полу грязно немножко – я растения пересаживала, землю убрать забыла…».
Он переступил через разбросанные туфли-лодочки и глянул на подоконник: лимоны, а в них – благовония. Потянул носом, и что-то странное защекотало его стенки: запах теплых пряных трав, почвы, мха и ускользающего дыма.
И потом каждый раз, вспоминая это звучание, он будет видеть перед собой этот синий свитер, пышные волосы, туфли-лодочки и цветы. Это море цветов…
Она поставила свечу на облупленный белый подоконник. Через открытое окно ворвался несносный ветер и затушил одним взмахом зыбкий огонек.
– Спички, – сказала она, глядя на вьющийся дымок и протянула руку. Он отдал ей маленькую коробку.
Она зажгла свечу с третьей попытки.
– Ужасные спички.
Он улыбнулся. Никогда еще он не видел, чтобы так сосредоточенно зажигали свечу.
– А может, обойдемся без этого? – Предложил он осторожно.
– Нет!
Он рассмеялся. В такие моменты она была особенно, особенно прелестна.
– Садись, – приказала она, довольная победой над свечой. Они уселись за подоконник. Она открыла толстый томик стихов, предварительно сдув с него воображаемую пыль.
– Начнем с Уильяма Блейка, пожалуй. «К лету». – Она выдержала паузу. – «С твоим вторженьем к нам в долины, Лето, ты жаром пышущих коней сдержи…».
Он слушал ее, наблюдал за движениями губ, бровей, даже ноздрей и умилялся.
Что сказать, он был чертовски очарован…
– Вообще-то, я его никогда не любила, – призналась она, махнув рукой, – я тянула этот вялый роман, как жвачку, давно потерявшую вкус. Понимаешь? Теперь уж это не имеет никакого значения.
Но странное чувство зародилось в нем – едкое, колкое, просто отвратительное. Всем телом он ощутил появление призрака, безобразным силуэтом нависшего над женщиной, сидящей против него.
…Она продолжала говорить и говорить, но на какую тему – он не уловил. Безучастно кивал, глядя в пустоту, где болотной грязью нарисован был портрет человека, который ничего ему не сделал – просто любил ту, болтовню которой теперь слушает он.
«Подлец, ведь он сейчас вряд ли вспомнит цвет ее глаз. Но ведь когда-то он смотрел в них. И губы эти, тоненькие, целовал. Сидел, наверное, рядом и за руку держал, а может даже…»
А потом что-то ударило ему в голову. Он рассмеялся в голос, потер глаза и лоб.
– Что с тобой?
– Да ничего, – успокоившись, ответил он, – просто, кажется, я по уши в тебя влюблен.
– А что это там происходит?
Официант наклонился и посмотрел туда, куда указывал женский палец. Рядом с театром собрался народ: музыкальные инструменты, шарики, яркие одежды, счастливчики туристы.
– Сам не знаю, – взгляд его упал на обладательницу тонкой загорелой руки с серебряным браслетом на запястье; короткие, пушистые русые волосы, темные брови изящного рисунка, маленький нос с горбинкой, широко раскрытые, любопытные глаза и ямочки на щеках. Ее особенность была и в том, что
она его абсолютно не замечала.
– Что-то красивое, – пробормотал он, глядя на нее.
– Что вы говорите?
– Что-то красивое…
Он знал, что по вторникам, когда время есть свободное, она надевает любимое платье цвета патоки и идет в поле – собирать цветы. Шляпой пренебрегает – солнца не боится. Боится пчел, что могут больно ужалить. Длинные рукава-фонарики на запястьях пачкались пыльцой и травой.
– Красивые, – проговорил он, заходя в комнату и снимая шляпу; его взгляд обратился к пышному букету малинового цвета. Стоял дурманящий аромат, для него почти нестерпимый.
– Это багульник, – сказала она, снимая ботинки, – Вы знали?
– Нет… – отвечал он эхом.
– А следовало бы. В следующий раз я возьму Вас с собой, хотя предпочитаю делать это в одиночестве.
Он ненавидел цветы, но был готов их полюбить почти с остервенением, – лишь бы быть с нею рядом.
– Вот, возьми. Поставь в центр.
Она протягивает мне крохотную баночку вишневого джема.
– Сейчас ноздри слипнутся, – со смехом говорю и следую ее указаниям. А она, серьезная, игнорирует.
Не решаясь сесть первым, наблюдаю, как она намазывает сливочным маслом толстые блинчики.
Заревел чайник. Она подрывается, вытирая руки о фартук, но я бочком ладони показываю, чтобы не отвлекалась.
– Ромашка и розы, посмотри вон там.
Мы заливаем цветы в чашках, накладываем на ажурные тарелки добрые порции блинчиков и, наконец, усаживаемся. А у нее все твердый, непроницаемый взгляд. А мне сложно, почти никак не сдержать улыбку, когда я смотрю на нее вот такую. Кажется, что она сама вот-вот просияет, просто ей не хочется портить момент.
