Глава 1. Любовь Яропера и Ладасвенты
– Ах, кака любовь зародилась!
– Како счастье!
– Нова жизнь! Нова семья! – радостно кричали гости на свадьбе парня удалого Яропера, в честь Ярило и Перуна названного, и Ладосвентовиты, красавицы озорной, которой покровительствовали Лада и Свентовит.
И не было краше их никого в тот день! Особенно, когда друг на друга любимые глядели. Радугами разукрашивались их лица молодые, теплее вокруг становилось от их поцелуев жарких, враги примирялись на счастье новобрачных глядючи.
И хотя предназначенными являлись друг другу с младенчества, а всё же решились пройти древний обычай на проверку родства душ.
Сперва разложили перед Яроперушкой невестины вещицы, перемешав с вещицами подруженек: расчёски для волос, что каждую ночь мамушкиными добрыми руками по самые пятушки волосы вычесывали, в золотые косы заплетая, готовя к праведной женской судьбе.
Поглядел Перовер и выбрал ту самую, с петушками красными да с клювиками золотыми, ибо рисовала Ладасвента премило, любую вещицу оживить могла кистью своей волшебной. Из города приезжали подивиться на работы прелестные. Заказывали посуду и мебель расписывать, ведь вечными вещи делались в те времена, на многие года, на поколения! А с такой красотой никогда не надоест глазу ни стульчик, ни кроватка, не веретено, ни ложки с тарелками.
Узнал жених её почерк. Узнал душу вложенную в каждый завиток!
Далее серьёзнее задача – выйти в хоровод девичий с завязанными глазами и голос родной распознать среди десятка других. Да и тут без промаха Яропер невесту узнал. И пела, и рисовала невестушка любо и лепо!
Наконец, третье испытание. Обмазали хорошенько сваты Яропера дёгтем берёзовым, так что запахи да заодно и звуки пропали разом. Каждая из подруженек Яропера стала в губы его целовать. Пойди узнай, кто невеста из них?! Когда по запаху не разберёшь, с хряком или кобылой целуешься?! Ох, смеху было!
Но не успела Ладасвента приблизиться, как сердце жениха трепетно забилося. Смог Яропер и тут любовь признать, что стояла и смеялась над ним чумазым.
– Она! – просто сказал он, не раскрывая глаз, не целуя уст. – Моя!
Хлопали в ладоши сваты, родня и подружки.
Любовь настоящая, что тут скажешь. Пора свадебку играть!
И отыграли свадебку знатную, долго ещё деревня вспоминала харчи и пироги, квас да пиво, мёд и конфеты. Долго ещё в ушах песни хора звенели, в глазах пляски девичьи юлами кружились, от которых всякому холостяку жениться хотелось. Да только прошло три дня и стали молодожёны ссориться, не мила стала жизнь семейная, будто водой холодной остудили сердца.
И то не так, и это не эдак! Яропер вдруг чёрствым заделался, будто старый хрыч. А Ладасвента сварливой бабёнкой ко всему с претензиями.
Мамки с тятьками тревогу забили: просили, уговаривали унять пыл да жар, ведь впереди много лет совместных. Как же жить, коли с самого начала такое противостояние?
Ничего не помогало. Нашла коса на камень – и всё тут! С каждым днём всё хуже.
Побежала Родотана, мать Яропера, в соседнее село к одной мудрой женщине на поклон за советом.
– Крепко сердцем сына и невестку люблю, не в силах смотреть, как гибнет их любовь, зародившись недавно, – с мольбой в словах говорила.
– То есть странно, – отвечала мудрая женщина, в думе облокотясь на руку, после новостей безотрадных. – Три года влюблённость должна елеем глаза новобрачным застилать перед настоящим роднением душ. А тут – на тебе! Три дня! Непорядок!
– Вот те. Горе семьи, – подтверждала каждое слово свекровка, проливая слезу.
– Проверьте, матушка, а не умер ли домовой в доме, где молодожены поселились? На то похоже. А раз умер – плохо это, ибо свято место пусто не бывает. Значит, поселился в вашем доме кенто чужой. И чужой всю любовь присасывает, от того молодые и ссорятся. От того жизни нет.
Как в воду глядела мудрая женщина. Прибежала свекорка домой к невестке, глянула в чуланчик, в укрытое место, где домовому обычно гостиницы оставляют, и с ужасом узрела, что последний гостинец несъеденным лежит.
Ахнула от догадки и вздохнула от разгадки. Не так страшен чёрт, как его малюют: плохо, что домовой умер, хорошо, что узнали вовремя. А предупрежден, значит, вооружён.
Глава 2. Евпатий
Жил да был, поживал и здравствовал Евпатий – шалопай-удалец с села Берегинева, дома вдовы Велоладных Капотаны и Боранава, что канул в Навь ати 20 летов тому назад, когда его сыну чатыре года по башке стукнуло, и с тех пор без отца рос мальчуган озорной.
– Дурна башка! – смеялись над парнем, но любили озорника и бзыря. Свой шалопай – как из песни слов не выкинешь, так и без него село осиротело бы.
Девки за ним бегали, ибо леп был наружностью да слав удалью. Парни дружили, потому как дружок из него выходил верный, за любой сыр-бор всегда охочий. Мужики рукожатствовали, хоть шалун, но не лодырь, не повеса.
– Как был дитем, так дитем и остался! – незлобиво подшучивали. – Кого пчёлы покусали? Евпатия. Кто в берлогу медведю полез? То Евпатий! Кого птицы поклевали? Точно Евпатия!
Одно сородичей успокаивало, что мастевым, то есть удачливым Евпатий рос, по обережеству Леловелом названный, в честь веселого Леля и могучего Велеса, кои его, видать, берегли, шалопая, до поры до времени.
И как 24 годка Леловелу стукнуло, первый кон за плечами остался, давай родня его: дядьки, мать, что вдовой растила сына, заставлять жениться. Не век же бобылём куковать? Матушка внучков мечтала поняньчить, а семья – в стан родовой души принять потомков от Евпатия и разрастаться богам на радость. То был главный долг для всех и каждого.
Даже невеста имелась, – Семагора стоумовая – красавица из хорошей семьи. С детства их судьбы были связаны, осталось жениться токашма и осчастливить друг дружку.
Только Евпатию женитьба хуже смерти представлялась, и чтоб сбежать от нудных уговоров и каббалы супружества, в ту же ночь, в свой день рождения, собрав скудный куль, портки, рубаху да хлеба ломоть, отправился Евпатий на войну. Решил заслужить славу воинскую и показать родне: где б ни летал сокол, везде ему свежий мосол. Не только в семье да в детишках с жёнкой счастье.
И пропал без вести. А на самом деле, отравили его цыгане кочевые, что промыслом чёрным жили. Ночью к ним Евпатий престал на ночлег, поделился планами воинственными, мечом стал хвастаться, собственноручно выделанным из березы чёрной. А как пошёл ко сну после ужина плотного из конины той кочевой, больше уже не проснулся.
