Всем известно, что такое Страсти Христовы. Все знают или, по крайней мере, слышали мельком историю о том, как Сын Божий своими страданиями, своей кровью и позорной смертью искупил грехи человеческие, после чего вознёсся на небеса, освободившись от оков плоти. Но никто не придаёт значения персонажу, который присутствовал в жизни Христа незадолго до её событий. Персонажу, чьи грехи никогда не будут отпущены, чья чаша страданий всегда полна до краёв, ибо некому осушить её.
Этот забытый персонаж – Сатана. Мятежный дух, он мечется по своим владениям, которые есть весь мир, словно дикий затравленный зверь в просторной, – но всё же клетке, загнанный в свою же ловушку: связанный собственной клятвой истребить весь род людской, он искушает души, но каждая такая грешная душа сковывает его пудовыми цепями, затягивая на дно и отдаляя его от Искупления. Но каждая чистая, добродетельная душа наоборот приближает его к Райским вратам, ненадолго снимает с него позорное ярмо, что он проносит на себе через века. Гонимый, словно скиталец пустынными ветрами, ненавистью к человечеству и, вместе с тем, невысказанной надеждой на него, он страдает от собственного бремени, которое ему не с кем разделить, и некому спасти его от самого себя.
* * *
XIX век, Лондон. Молодая чета Кроуфорд устраивала приём в честь успеха новой картины главы семьи, Рогана Кроуфорда. Ученик Данте Габриэля Россетти, он слыл модным нынче художником. В Лондоне ему заказывали портреты все, с кем, по мнению высшего света, стоило иметь знакомство. Его очаровательная жена Селия была подающей надежды, но до крайности невезучей писательницей. Чего она только не перепробовала: писала под мужскими псевдонимами, оплачивала рекламу и хорошие отзывы критиков и даже написала, по совету издателя, коротенький, но донельзя неприличный любовный роман. И всё же признание публики обходило её стороной с той же старательностью, с какой она добивалась известности.
– Вы даже не представляете, как это ужасно, – процедила она, наморщив хорошенький носик. Она стояла немного в отдалении, наблюдая, как гости с восхищением рассматривали картину её мужа. – Писать «по требованию» этого недостойного человека! Удивляюсь, как я не умерла, выводя последнюю строчку такого позорного и низкопробного чтива. И всё напрасно!
Селия подняла глаза на собеседника. Это был французский князь, появление которого четверть часа назад внесло некоторую сумятицу: его имя никак не могли найти в списке приглашённых, пока не появился сам Роган Кроуфорд и не заверил, что они с князем старые друзья и он здесь по его личному приглашению.
Его имя было Люмьер д’Экзиле и по количеству полученного внимания и восхищения он едва не затмил главную героиню вечера – картину. Высокий и горделивый, он нёс себя с превеликим достоинством, чёрные как смоль волосы и брови с изломом подчёркивали его мрачную красоту, бледный высокий лоб выдавал недюжинный острый ум, а точёный нос и тонкий, резко очерченный рот придавали ему сходство с хищной птицей. Но самой замечательной чертой его были глаза: чёрные, с поволокой и с полыхавшим в них странным огнём, словно их обладатель либо страдал от вечного голода, либо сгорал в пламени страсти. Казалось, что взглянувшему хоть раз в эти глаза, ничего не стоит попасть к князю в вечное рабство.
– Хорошего же вы мнения о своих произведениях! – рассмеялся Люмьер, покачивая красное вино в бокале. – Как можно ожидать благосклонности публики, ненавидя своё творение?
– Я и не ненавижу его – я стыжусь, – возразила она и грустно вздохнула. – Иногда я думаю, что мне вообще не следует писать, но я ничего другого не умею. Мой муж одарённый художник, к тому же учился у настоящего мастера, а мне даже поучиться не у кого.
– Хорошая литература может стать для вас учителем.
Селия помотала головой. Судя по всему, ей это уже говорили либо она сама об этом думала.
– Я, кажется, понимаю, о ком вы, князь. Но я хочу найти свой стиль, свою черту, которая будет выделять меня из всей плеяды современных авторов. Все эти издатели имеют единый шаблон, который приносит им доход, и хотят видеть только произведения, подходящие под этот шаблон. Я пережила этот опыт и могу с уверенностью сказать, что отныне мне претит подобный подход.
– В таком случае, я вижу для вас два пути, – заявил Люмьер с неумолимостью судьи, зачитывающего смертный приговор, – забыть о славе и писать то, к чему лежит душа, либо, – он лукаво прищурился, – написать что-то поистине блестящее, что-то настолько поразительное, что у этого просто не будет ни малейшего шанса остаться незамеченным.
Селия подняла на него отчаянный взгляд. То, как он это сказал, странным образом воодушевило её.
– У меня есть идея, которую я бережно лелею ещё с юных лет… Да, я напишу, я обязательно напишу! Ах, если бы у меня был наставник, который направлял бы меня в моих творческих порывах! Тогда я бы точно обрела долгожданное признание!
Люмьер тонко улыбнулся, пристально вглядываясь в неё. Она поймала его взгляд и как будто поняла намёк.
– Вы случаем не знаете какого-нибудь литератора, который согласился бы курировать мою работу? Вы сделали бы меня своей должницей.
– Никого искать не нужно. Скажу вам прямо, писательская стезя – не моя стезя, и будь я проклят, если когда-нибудь возьмусь за перо с целью исписать больше одного листа бумаги. Но у меня есть опыт в сфере, что вы описали, и мне не раз говорили, что у меня развита эта тонкая жилка, позволяющая чувствовать литературное произведение. Если вы согласны – я в вашем распоряжении.
Селия потеряла дар речи. Задавая вопрос, она никак не ожидала, что человек такого благородного происхождения предложит ей подобные услуги. В её глазах это было всё равно, что принцу Уэльскому предложить себя в качестве дворецкого. Она подозрительно прищурилась.
– Я очень признательна вам за предложение, князь, и всё же…
Люмьер рассмеялся.
– Неужели вы подозреваете меня в недобросовестности? Или того хуже – в мошенничестве? Спешу вас разуверить, миссис Кроуфорд, я всего лишь человек, которому безмерно скучно жить эту жизнь. А сделать из вас звезду литературного мира звучит как нечто, что способно развеять мою скуку. Вы видите, я откровенен с вами.
Селия выглядела так, будто проглотила четвертинку лимона, и с трудом выдавила из себя улыбку.
– Это хорошо, учитывая факт, что все издатели, с которыми я работала – патологические льстецы и лгуны. Что ж, – она с каким-то бесшабашным азартом протянула ему руку, – тогда заключим договор.
Люмьер тут же взял её руку в свои. Его глаза полыхали странным торжеством.
– Значит, вы принимаете меня и мой скверный характер и согласны работать под моим покровительством! Не могу передать, как я рад. Но учтите – я суровый наставник.
