ПОЧЕМУ МЫ НЕ ТАКИЕ, КАК ОНИ?
Вместо предисловия
Я, как известно, вел митинг на Поклонной…
Толкнуло меня на это естественное чувство отвращения к городской протоплазме, из которой я, москвич, вышел как первосущество из протоокеана и которая всегда вызывала и продолжает вызывать у меня приступ душевной тошноты (если, конечно, душу может тошнить…).
Представив все это курчавое и лысое, патлатое и сжатое, кривое и строгое, косое и острое, толстое и тощее, пучеглазое и раскосое, косоротое и губошлепое, нестандартное и неформальное, умненькое и туповатое, хихикающее и постное, националистическое и либеральное, безумное и хитрованное, воняющее и нежно пахнущее, я понял, что не могу быть с ними никак…
С их твиттерами, фейсбуками, лайфжорналами, вконтакте и одноклассниками…
С их мечтами и надеждами, с их тщетой и борьбой.
«Вы нас даже не представляете!» – креативили они на плакатах под аплодисменты вальяжных вельмож пиар-индустрии.
Может, Кремль их и не представлял, но я-то их знал как облупленных! И иллюзии отнюдь не смущали пустыми надеждами…
Конечно, бюрократия, чиновничество, депутатство, силовики, олигархи кремлевского пула – все это было мертво и не стоило слов… А что стоило?
В декабре, как раз перед первой Болотной, в Махачкале убили создателя газеты «Черновик» Хаджимурата Камалова. Неизвестный всадил шесть пуль практически в упор на пороге редакции его любимой газеты.
Мягкий с виду, интеллигентный Хаджимурат бросился к убийце, но последняя пуля оказалась смертельной.
Говорят, что в этот час на самой охраняемой улице Махачкалы оказались отключенными видеокамеры.
Хаджимурат не был мне другом, но мы много разговаривали о том, о чем в Дагестане разговаривают политические журналисты, – о пытках, беспределе, о бессудных расправах, о том, как остановить неотвратимость гражданской войны.
Его тело еще не остыло, как мне позвонил Биакай Магомедов, главный редактор «Черновика», и сообщил, что только что у него на руках умер Хаджимурат.
Утром мы с Гейдаром Джемалем вылетели в Махачкалу. В аэропорту встретили братьев и сестру Хаджимурата, его дядю, председателя Союза журналистов Дагестана Али Камалова.
Говорить было не о чем, слова соболезнования ложились ледяными камнями на понимание, что нет больше Хаджимурата, нет его страсти, его ошибок, его безудержной храбрости.
Это он, журналист, не имеющий иного оружия, кроме ума и таланта, бросил на заседании у президента Дагестана в лицо всесильному министру МВД Адильгирею Магомедтагирову: «Ты бандит, вор и убийца – и я это докажу!»
А в тот декабрьский день, когда блудливая Москва готовилась показать Кремлю и миру свою креативную сущность, тысячи мужчин, сменяя друг друга, несли по улицам замершей Махачкалы носилки с телом Хаджимурата Камалова.
По исламским обычаям, хоронить надо как можно быстрее – эти десять километров до городского кладбища стоили тысяч Болотных.
Не было женщин (они не хоронят по тем нормам ислама, которые распространены в Дагестане), не все успели приехать из отдаленных аулов.
Успели бы – тысяч двадцать мужчин прошагали бы по грязным проспектам дагестанской столицы в грозном молчании.
Ледяной ветер, страшный, не виданный мной доселе, несущиеся обрывки облаков на ослепительно-голубом небе и грозные молодые мужчины, стоящие вокруг открытой могилы.
Из аэропорта мы успели только на кладбище. Успели кинуть несколько комьев замерзшей глины в отверстую пасть, в которую когда-нибудь уйдем и мы все.
В Москве я не мог объяснить, что случилось в Махачкале, – для них это была далекая смерть далекого туземного интеллигента.
А для меня они сами казались пустыми куклами, которыми играет жестокая власть, обитателями картонных декораций ненастоящих страстей, выдуманной политики и искусственной смерти.
На следующий день я написал вот такое стихотворение:
Ветер резал людей пластами
Беспощадно и аккуратно
На столичном кладбище в Дагестане
Хоронили Камалова Хаджимурата
Три тысячи мужчин прошагали в молчанье
За носилками с телом по городу страшному
И друг друга от всех они отличали
Тем что сердцем остались во дне вчерашнем
В котором Хаджимурат издавал газету
Боролся с произволом и беспределом
Собственно и был он убит за это
Приняв шесть пуль своим смертным телом
Последняя пуля пробила горло
И он не успел сказать во что верит
Но умер он честно красиво и гордо
И смело вошел прямо в Рая двери
Многие завидовали ему пряча лица
От ударов ветра ища спасенья
И нельзя было от ветра нигде укрыться
Ни под светом солнца ни в смертной тени
Этот ветер был очень странным ветром
Словно выдох чей-то в себе носил он
Словно он зародился не здесь а где-то
Где есть сила веры и правды сила
Мы не знали в целом что говорить нам
Что еще не сказано в мире этом
И мешались с ветром слова молитвы
Чтоб потом опять обернуться ветром
И ворваться в город и закружить там
И покончить разом одним ударом
С этой мелкой подлой и жалкой жизнью
Чтобы новый мир встал над миром старым
Но молчали горы хрипело море
Было все как бывало уже когда-то
И у всех в душе каменело горе
Больше нет Камалова Хаджимурата
Из этого стихотворения очевидна внутренняя несовместимость того мира, в котором есть подлинные жизнь и смерть, – с блудливой Болотной, ее ксюшами, димами, лешами, борями, ленями, сережами, витями…
А как же власть и Путин? Хоть с чертом, лишь бы против большевиков – так говорили донские казаки в Гражданскую.
Химеры власти, ее контуры и черты, расплывающиеся во мгле суетного времени, все же менее противны, чем этот компот городского мещанства, его коллективное эго, его желейное тело.
Всякая власть от Бога – даже коварная и пошлая, ментовская и криминальная.
Так же как от Бога снег и дождь, пожары и наводнение. От нее можно укрыться, как от стихии. Может она и убить, подобно стихии.
И против нее можно и должно бороться, как против мора, глада и саранчи, семи казней, посылаемых Господом.
Человеческое же море – иной природы. От него не защитишься иначе, как идущим от сердца и из глубины криком: «Это я, Господи! Да будет воля Твоя, да приидет Царствие твое! Я – оружие в руках твоих, поступи со мной по Воле Твоей!»
И море, рыча и голодно урча, отступит…
Но зверь коллективного и властного, тысячеголовый и похотливый, выходит именно из него.
Эта книга о том, чему и почему нельзя ни за что поддаваться.
