За чертой, что зовется смертью, начинается иное странствие. Не тихий сон, но путь – тернистый, ясный и страшный в своей откровенности. Путь, на котором душа, сбросив земные покровы, предстает нагой пред светом Вечной Истины.
Это – Воздушные Туманы. Не призрачные пейзажи бесплотных фантазий, но духовная реальность, о которой предупреждали святые отцы. Мытарства. Испытания. Ступени восхождения или падения, где каждая страсть, каждое нераскаянное злое дело, каждое слово, брошенное на ветер, обретает форму и голос. Они – бесы, ужасающие и лукавые, воплощения наших же падений, готовые увлечь душу в бездну отчаяния.
Но душа не одна. С нею – верный Воин Света, Ангел-Хранитель, данный при крещении. Не убаюкивающий спутник, но строгий защитник и проводник, чей меч – молитва, чей щит – напоминание о милости Божией. Он не пройдет путь за душу, но осветит его и укажет на те малые искры добра, те сокрушенные вздохи покаяния, те милостыни и сдержанные слова, что, как золотые монетки, способны перевесить чашу Милосердия.
Перед тобой – история Артемия, бывшего стрелецкого сотника. Гордого и гневливого, но не лишенного искры веры и порывов совести. Его путь сквозь Туманы – это не вымысел ради забавы. Это притча о борьбе, о страшной ясности посмертного воздаяния, о силе покаяния и о безмерной, побеждающей саму смерть Любви Божией. Путь, где Зеркальный Паук Гордыни, Раскаленный Бык Гнева, Ледяная Пиявка Сребролюбия и другие чудовища страстей – лишь отражения его собственной, неочищенной души. И где единственное спасение – в смиренном обращении к Свету, который сильнее всякой тьмы.
«Когда душа проходит мытарства, тогда нужна ей великая помощь Ангела… и еще нужнее – дела милосердия, совершенные ею в жизни, ибо ничто не спасает так на мытарствах, как милостыня».
(Преподобный Ефрем Сирин)
Глава Первая: Отзвук Сабли и Первый Туман
Последнее, что ощутил Артемий – это ледяной удар татарской сабли в спину, да крик мальчишки, которого он оттолкнул в сторону, под удар. Потом – не боль, а странная легкость, словно он сбросил тяжкие латы, под которыми служил десяток лет. Открыл глаза – и обомлел.
Он стоял. Нет, не стоял – парил над полем недавней сечи. Внизу, в кровавой грязи, лежало его тело, лицом вниз, в разорванном кафтане. Странно, не страшно. Рядом метались стрельцы, отбиваясь от наседавших всадников, кричали раненые. Звуки доносились словно сквозь толщу воды – приглушенные, далекие. Артемий попытался крикнуть своим – голос пропал в пустоте. Он протянул руку – и увидел ее: полупрозрачную, дрожащую, как воздух над жаром. На ней не было ни кольчуги, ни привычной мозоли от рукояти сабли.
«Так вот она какая, смерть…» – пронеслось в сознании, лишенном теперь груза плоти. Но покоя не было. Вместо него – странное тяготение вверх, словно могучий поток подхватил его и понес куда-то в свинцово-серое небо, нависшее над полем. Земля стремительно уменьшалась, крики затихали, заменяясь нарастающим гулом – гулом ветра? Голосов? Воспоминаний?
«Куда?» – растерянно подумал Артемий. Страха еще не было, лишь острая, ледяная ясность. Он видел себя со стороны: вот он, молодой сотник, гордо принимает похвалу воеводы; вот он в гневе бьет кулаком слугу за разлитое вино; вот он с презрением отворачивается от нищего старца; вот он, тайком от всех, опускает в руку слепого ветерана свой последний алтын; вот он, сгорая от стыда, кланяется в ноги обиженному им старику… Картины мелькали, яркие, как пожар, сменяя друг друга с огромной скоростью, каждая тянула его к себе, пытаясь удержать.
Это был не туман. Это был Ви́хрь. Вихрь из всего, чем он был, что сделал, что чувствовал. Радость, гнев, гордость, милость, стыд – все смешалось в разноцветном, бурлящем водовороте, затягивающем в бездну забытья. Артемий закричал беззвучно, пытаясь выплыть, найти опору. Но опоры не было. Только хаос его собственной, неочищенной жизни.
И тут в центре вихря вспыхнул Свет. Не ослепляющий, не жгучий, а ясный, твердый, как луч солнца сквозь грозовую тучу. Он рассекал пелену воспоминаний, указывая единственный путь – вверх, сквозь сумрак. В Свете угадывалась фигура. Не ангел с нежным ликом из икон, а Воин.
Он парил рядом, непостижимым образом не затронутый вихрем. Его доспехи казались сплетенными из чистого сияния, каждый контур был четок и ярок. В руке он держал меч, пламя на котором не обжигало, а освещало. Лицо Воина было прекрасным и страшным одновременно – в нем читались и безмерная любовь, и непреклонная решимость суда. Когда он заговорил, голос его звучал как отдаленный, чистый звон колокола, от которого дрожала сама ткань вихря:
– Артемий! Крепись во Господе и силе могущества Его. Твой путь начался. Иди за Светом. Взгляд его был устремлен ввысь, сквозь бурю. – Стражи Воздушные уже близки. Первая ступень – Гордыня. Помни каждое семя смирения, брошенное тобой. Оно прорастет щитом.
Артемий хотел спросить, выругаться, потребовать ответов – но под этим взглядом, полным одновременно защиты и неумолимой правды, слова застряли в горле. Он лишь инстинктивно потянулся к Свету, к Воину. И поток понес его быстрее, вихрь стал редеть, окрашиваясь в грязно-серые тона. Звуки земной битвы исчезли окончательно. Наступила звенящая, гнетущая тишина.
Они выплыли из вихря в странное пространство. Ни неба, ни земли. Белесый, мертвенный туман, в котором висели… зеркала. Тысячи, миллионы осколков разбитых зеркал, больших и малых, висящих в пустоте под немыслимыми углами. В каждом – отражался он, Артемий. Но не тот полупрозрачный дух, а он – живой, в моменты своей гордыни.
Вот он, молодой и статный, презрительно усмехается над неуклюжим рекрутом. Зеркало кривится, искажая его лицо в маску высокомерия. Вот он на пиру, громогласно рассказывает о своих мнимых подвигах, а зеркало раздувает его фигуру до нелепых размеров, делая речь каркающей и смешной. Вот он отвергает совет старого боярина, и в зеркале его глаза становятся холодными, каменными щелями.
– Гляди, сотник, – прошипел множественный шепот, исходящий будто отовсюду. – Гляди, каков ты есть на самом деле. Властолюбец. Хвастун. Ничтожество, мнящее себя героем.
Артемий сжал кулаки (призрачные, но ощущение было реальным). Гнев, знакомый, горячий, закипел в нем. «Ложь! Я защищал слабых! Я служил честно!»
