ДНТ – Дом народного творчества, улица Гоголя, г. Одесса. Я сижу в холле и жду руководителя ВИА (вокально-инструментального ансамбля) «Бегущая по волнам» Люду Филь. По сравнению со мной, 19-летней амбициозной девицей, все девочки в ансамбле старше. Мне немного не по себе, но отступать поздно – у меня прослушивание через полчаса. И от того, как оно пройдет, будет зависеть, примут меня в группу или нет.
Вы не хотите спросить, в качестве кого?
Ну, так и быть, я отвечу – в качестве ударника/цы.
Я на днях слушала «Бегущую по волнам» в Зеленом театре. Они играли и пели так здОрово, так непохоже ни на кого! И это как раз было время, когда в моду входили женские группы. Это было очень круто – саксофон, соло, ритм, бас-гитара, ионика, ударные. Это был шик, особый мир эстрады, особые люди, особые отношения. Мне это все безумно нравилось. А тут еще оказалось, что в группу требуется именно ударник. Вот, спрашивается, куда меня понесло? Я барабаны и вообще, ударную установку, видела только издали.
После разговора с небольшого росточка девушкой, немного мужеподобной и говорящей низким голосом, я и пришла в ДНТ на прослушивание. Девушка оказалась самОй Людмилой Филь.
…Меня пригласили в большую комнату, похожую, скорее, на небольшой зал, и с места в карьер показали мой будущий инструмент. Я реально перепугалась – там был большой барабан, бонги, чарльстон, малый барабан, тарелки. В руки мне дали барабанные палочки и на стол положили щетки.
– Вот, – сказала Филь, – если имеешь шо сказать, так говори щас. Времени учиться нет, все это нужно было еще вчера. Мы спешим, у тебя три дня на обучение. Больше – ни часа. Всё. Вопросы есть?
Я молчала.
– Вопросов нет. Иди учись.
– Сама? – ужаснулась я.
– Слушай сюда, мАлая. Ты ж на фонО лабАешь. Разберешься. Ритм 3/4, перемежающаяся дробь, отрыв, форшлаги…
– Я не понимаю, – пролепетала я, – какая дробь?.. Отрыв чего?..
– Так, – Филь порылась в необъятной перемётной сумЕ, больше подходящей для дальних пустынных переходов с верблюжьим караваном, и вытащила оттуда кипу разрозненных листов.
– Это перепечатано с самоучителя игры на барабане. Там легко. С остальным разберешься по ходу дела. Слух у тебя есть, ритм ловишь четко. Это все, что надо…
Я так не думала. Тем более, что мне еще предстоял нелегкий разговор с бабушкой Аделей о трудной и безумно интересной жизни эстрадных музыкантов. А, кроме того, за неимением барабана, я должна была учиться «стучать» на любой (желательно, деревянной) плоской поверхности. Самой плоской и деревянной была поверхность обеденного стола. Подходили, также, столы кухонные. Репетиции на кухне, безусловно, были чреваты разборками с моими, далеко не спокойными соседями. Но… смелость города берет и я приступила к переговорам с бабушкой, вооруженная, на мой взгляд, убойной аргументацией. После моей вступительной лекции о великих музыкантах, начинающих свой звездный путь просто в чудовищных условиях и игравших на чем попало, включая фанерные крышки с нарисованной клавиатурой, бабушка сказала:
– Мне показалося или я таки не очень хорошо почистила уши спичкой с утра, но тока я не слышала в этой песне ничего за великих барабанщиков! Ну шо? Будешь петь дальше или где?
– Бабушка!.Ну как ты не понимаешь! Великие музыканты…
– Всё! Кончено! Где барабан? Я не пОняла, на чем ты собралася играть?
– Стучать, – тихо говорю я, понимая, что вот сейчас все главное только начинается.
– Кому стучать? – с ужасом спрашивает бабушка, – деточка, шо ты сказала вот тока шо?
– Да никому! Стучать – значит играть на барабане. Палочками.
Бабушка недоверчиво смотрит на меня. Пришлось признаваться, что на ближайшие три дня моими барабанами будут столы и стулья.
– Вейзмир, – бабушка воздевает руки и возводит очи горЕ, – ты избрал евреев, но как по-моему, таки сильно ошибся. Потому шо, Господи, где это видано, шоб аидише мэйделе1 стучала, прости Господи, на барабане, а? Не-е-ет, ты скажи, Господи, как я дожила до этого щастя? И шо, к примеру, я скажу маме мальчика, с которым эта швицерка, эта гопница будет иметь серьезные намерения?
Я ей скажу, к примеру: «Мадам Сойфер, моя внучка очень музыкальная девочка. Она играет на барабане». Так ты шо думаешь, мадам Сойфер зарыдает от восторга и даст свое «да» насчет женить своего Марика на этой талантливой барабанщице? А? Так?
Марик был сын бабушкиной приятельницы, той самой мадам Сойфер, и было ему лет 35.
Бабушка спала и видела меня с ним. Его мама тоже ко мне благоволила, а я его терпеть не могла, этого взрослого рыжего мужика, который при встречах со мной ухмылялся и говорил: «Ой, Танечка, тебе так нужен взрослый, умный и добрый друг, которому ты бы доверилась!»
Я не могла слушать эту галиматью, тем более что знала – Марик имеет в виду себя.
…Началась моя учеба. По утрам, до работы в библиотеке, у меня был час, и я стучала по краю нашего круглого стола в комнате. Бабушка демонстративно уходила в кухню и там отсиживалась, пока не уходила я. На работу. Вечером, когда все соседи покидали кухню ради «Семнадцати мгновений весны», я стучала на кухне по столам соседей.
На второй вечер «самашечая» Олечка пришла в кухню и заявила:
– Танечка, я не идиётка и понимаю, шо ты, разумная девочка, не просто так играешь на наших нервах и испытываешь терпение усех соседей, включая эту держиморду Тамарку. А ну скоренько скажи тети Оли, шо ты имеешь в виду? Почему я получаю головную боль через чужие тайны и безобразие в вечернее время в виде барабанной дроби? Шо это значит? Мой Вадик поёт в Опере, но ты хоть раз слышала, шо он репетирует на кухне, а?
Вадик, действительно, пел в Опере. А распевки устраивал в комнате, но это не спасало – вся наша «коммуна» «имела этих арий» с утра до вечера. Ну, не буду же я спорить с Олечкой, тем более, что это абсолютно бесполезно. Я и не спорю. Забираю свои палочки и щетки и ухожу.
Третий вечер был последним репетиционным. Наутро в субботу я пошла в ДНТ. «Бегущая по волнам» была в сборе. Начали репетицию. Долго рассказывать, но я ловила ритм, не сразу, но научилась правильно держать щетки для более мягкого звука; мои руки, ноющие от боли, выделывали такие пируэты, что мне и не снилось…
Но все это пришло не сразу.
Остается добавить, что группа «Бегущая по волнам» со мной в роли ударника дала три концерта. Это было офигительно!
Потом я влюбилась. На этом моя карьера эстрадного музыканта накрылась медным тазом. Но я ни о чем не жалею.
Мои барабаны все-таки звучали, и три вечера их разнообразные музыкальные пассажи уносились в высокое небо над городом Черного моря, самого синего из всех морей.
