23 – 24 июня 2007 г. в Дармштадте при поддержке Немецкого научно-исследовательского общества[1] прошел круглый стол на тему “Своеобразная реальность городов. Новые подходы и ориентиры в урбанистике”. Многочисленные специалисты по социологии города, политологии, европейской этнологии, географии, истории, философии, экономике и исследованиям спорта обсуждали возможности и ограничения, новые перспективы и старые проблемы в области изучения “города”. В центре обсуждения были представление и критический разбор нового исследовательского подхода, призванного концептуализировать и эмпирически изучать “город” и города как особые предметы исследования во всем их своеобразии. В настоящем сборнике объединены переработанные и расширенные доклады участников круглого стола, которые, пользуясь различными аналитическими методами, делают исходным пунктом своих размышлений эту идею локально специфической своеобразной реальности городов. В таком подходе они видят путь теоретического и методологического обновления социологии города и урбанистики.
Основную идею сборника можно сформулировать как критическое возражение против господствующей в урбанистике традиции: нужно не только проводить исследования в городах, нужно изучать сами города – анализировать “этот” город и его отличие от “того”. На фоне стандартных теоретических постулатов такая смена перспективы оказывается отнюдь не тривиальной. Ведь, с одной стороны, существует идущая еще от Чикагской школы теоретическая программа, рассматривающая “город” лишь как подмножество или субкатегорию “общества”. В горизонт внимания социальных наук город попадает в качестве лаборатории самых разных общественных процессов. Свою наиболее проработанную форму и наиболее влиятельное выражение эта теоретическая фигура субсумционной логики [т. е. логики родовидовой иерархии – прим. пер.] (Berking/Löw 2005), конструирующая “[большой] город в принципе как «зеркало» или «сцену» общества либо как «лабораторию (пост-)модерна»” (Frank 2007: 548), получила в “новой городской социологии”[2]. С другой стороны, можно констатировать возросшее внимание к процессам образования обществ в малых пространствах – в пределах района, квартала, социального круга и т. д. Здесь главное значение придается формам и стилям жизни, кварталам мигрантов и кварталам бедноты, короче говоря – специфическим местам специфических социальных групп в городе. Однако в обоих случаях утрачивается не только специфика такой формы образования общества (Vergesellschaftungsform), как город, но и особенность данного города как предмета исследования (ср. Berking/Löw 2005; Löw 2008).
“Город” как объект исследования повсеместно заменяют “обществом”, руководствуясь предположением, что структурные проблемы капитализма, отношения неравенства и паттерны эксплуатации отразятся в городе как в капле воды. В пользу того, что условия локальных контекстов, содержание локального знания и системы локального действия представляют для построения теорий в городской социологии второстепенную важность или вообще действуют лишь как фильтры (ср., например, Häußermann/Siebel 1978; Häußermann/Kemper 2005; Saunders 1987; Krämer-Badoni 1991), приводятся главным образом три аргумента, которые выработаны преимущественно в контексте относительной экономической стабильности послевоенного германского общества всеобщего благосостояния и применительно к “капиталистическому городу”. Так, утверждается, что урбанизация общества стирает различия между городом и деревней и потому делает невозможным рассмотрение города как отдельного социального явления. Во-вторых, утверждается, что город как заданное административными границами пространство не является социологической категорией; и в-третьих – что города слишком многообразны для того, чтобы можно было сделать предметом изучения город как таковой.
Эти аргументы сопровождаются предложениями не наделять анализ города привилегированным статусом по сравнению с анализом других пространственных форм организации и расселения (Hamm/Atteslander 1974; Friedrichs 1977; Mackensen 2000). Подобные принципиальные решения привели к тому, что от изучения конкретного города почти полностью отказались, переключив внимание на анализ общества в городе.
На фоне новых выводов, к которым пришли исследователи политики локализации, концепций модернизации и теории пространства, все тексты настоящего сборника объединяет гносеологическое стремление пересмотреть этот принципиальный выбор и сделать центральной темой то значение, которое имеет для исследовательских стратегий развитие городов, подчиненное в каждом случае своей имманентной логике. Мы ставим вопрос так: в какой мере необходимый пересмотр урбанистических подходов требует также и расширения теоретических, концептуальных, методологических и эмпирических перспектив? Или, может быть, на повестке дня даже стоит “изобретение заново” (Läpple 2005) города и науки о нем?
Наше аналитическое внимание направлено на своеобразие формирования структур в современных городах, на их отличную от современного территориального государства пространственно-структурную форму и связанные с нею ожидания социокультурной инклюзии (Held 2005). Каковы следствия из допущения, что важные для современного крупного города агрегатные состояния – большая социальная и материальная масса, гетерогенность и плотность (Wirth 1974) – структурно отличаются от требований гомогенности, выдвигаемых формирующим город национальным государством? Разве невероятное социально-интегративное и культурное достижение современной городской жизни не заключается именно в “институционализированном безразличии к различиям” (Hondrich 2006: 493) жизненных стилей и социальных практик? Разве не заключается оно в сосуществовании и совместной эволюции символических универсумов, которое играет и должно играть важнейшую роль там, где стирание различий на нормативной базе инклюзионных механизмов территориального государства наталкивается с неизбежностью на свои границы? Может быть, подлинное исследовательское поле урбанистики образует не гомогенность, а материальная, социальная и культурная гетерогенность? Социология города в Германии может многое рассказать о городе как лаборатории общества, но и по сей день лишь немногое – о городе как самостоятельном объекте общественно-научного знания.
Принципиальное решение вынести города со всеми их различиями и локальными особенностями за скобки в качестве объекта исследования общественных наук тесно связано с концепциями модерности. Например, как критически отмечали Стюарт Холл (Stuart Hall et al. 1995) и Энтони Гидденс (Anthony Giddens 1996), образование современных общественных формаций более или менее монокаузально понимается как следствие влияния процессов дифференциации или производственных отношений. Множественные эффекты культуры капитализма не берутся в расчет, и объяснить модерность с помощью неизбежно мультикаузальной и плюралистической концепции общественного развития также не удается. Однако такое понимание модерности, которое постулирует детерминизм динамики общественного развития, может признать за городом разве что некие функции в глобальной капиталистической системе, но зафиксировать значение городов и локальных феноменов для общественного прогресса оно неспособно. Интересно, что именно дискурс глобализации с необычайной отчетливостью выявил эту слепую зону локального. Поэтому не случайно в настоящее время идут дискуссии об усилении локальных феноменов и городов под воздействием динамики глобализационных процессов (Le Galès 2002) и об одновременном ослаблении национального государства. Глобализация в этом контексте осмысляется как процесс, который производится локально (Massey 2006), – при этом под локальным имеется в виду прежде всего город (Marcuse 2005). Но если изменяющиеся способы производства локальности в их отношении к глобальному (Massey 2006) становятся главным предметом изучения, то какие последствия это имеет для урбанистики? Можем ли мы, используя гибридное понятие “глокализация” (Swyngedouw 2004), встать на такую точку зрения, при которой собственная логика городов и локальные особенности как конститутивные элементы городской реальности будут занимать центральное место в производстве общественно-научного знания? И разве не достаточно вспомнить Нью-Йорк или Лондон, чтобы стало понятно, что города не только осуществляют локальную фильтрацию и дифференциацию детерминированных структурных процессов, но и наоборот – сами формируют структуры? Что заставляет нас предполагать, будто всё, что происходит в городах, имеет свои причины где-то вне их? Разве не следовало бы вместо этого понимать “город” – концептуально и эмпирически – как формообразующий элемент в процессе глобализации? Какого рода прироста знания можно вообще ожидать от типичного возражения, что “город” якобы утратил свою релевантность в качестве места действия современной эпохи?
