Проснувшись у Риди, Ханна первым делом бросилась в школу, добравшись до неё как раз к началу первого урока. Заявиться в класс в таком виде, да ещё и без тетради было слишком. Она пробралась в свою комнату… Наконец! Одиночество! Сладкая тишина заворожила уши. Все соседи ушли в школу и можно было жить спокойно. Немного насладившись обстановкой, Ханна вспомнила, что до звонка оставалось меньше тридцати минут и принялась приводить себя в порядок: почистила зубы, смыла краску с волос (только на это потребовалось двадцать три минуты), переоделась и захватила с собой ручку и тетрадь. На выходе с ней заговорил сторож и чтобы выйти, пришлось ответить ему и соврать, что разболелась голова и пришлось ждать пока подействуют таблетки. К концу первого урока она была у порога.
Прошмыгнув мимо консьержа и лишив себя второй нежелательной беседы, Ханна оказалась у дверей библиотеки, самое пустое и безлюдное место в школе, лишь изредка здесь можно было встретить Элли Гришин, библиотекаря, выходящую за чашкой кофе, или кого-то из учителей, желающий подобно Ханне посидеть лишние десять минут в тишине.
Элли Гришин, одна из самых «терпимых», по мнению Ханны работниц, но её манера всегда заводить непринуждённую беседу (как гласят социальные правила), немного подкашивает их отношения. Ханна не стала пересекать черту двери и упёрлась о стену рядом с проходом, спрятавшись от взора мимо проходящих людей и не дав поймать на себе взоры исходящие из библиотеки. Но ей не повезло и её увидел Мистер Гриндел и серьёзным тоном приказал немедленно явиться в кабинет Освольдской. Гриндел ни разу не обращался к Ханне или к ученику иначе чем повелительно, наверное он и с учителями таким тоном говорит. Ханна хотела проигнорировать его или сделать вид, что не слышит, но тот проследил, чтобы его приказ исполнили и проводил её до кабинета.
– Дальше сама! – Сказал он и пихнул её в сторону двери.
Ханна сделала три стука и ей крикнули:
– Да…
Ханна зашла. Владелица кабинета окинула её презрительным взглядом поверх очков, попросив присесть на стул, что обозначало лишь одно – разговор затянется.
– Простите, Катерина Андреевна, но у меня скоро урок и нужно спешить. Вы же знаете, кто у нас по языку…
– Ради меня, тебя отпустят с половины урока. Хватит увёртываний! Сядь!
«– Половину урока! Видимо я что-то натворила серьёзное.» – Подумала Ханна и отодвинув немного стул присела, не зная куда деть тетрадь.
– Ты знаешь, почему ты здесь? – Спросила Катерина Андреевна в надежде на сотрудничество.
– Простите, нет. Причин много, но почти по всем из них меня уже отчитывали, по некоторым даже вы.
– Не вертись!
– Наверное, что-то связанное с вашим уроком?
– Верно.
– С сочинением? – Ханна положила тетрадь, мешавшуюся в руках, на стол, но вскоре стащила обратно на колени.
– Именно. – Наконец закончились загадки. – Сейчас найду.
Она встала и у Ханны появился шанс осмотреться, она высмотрела столик у одной из стен, со свободным местом, как раз под тетрадь, но не смогла дотянуться до него и лёгким движение добросила прямо в угол, как раз успев до возвращения Катерины Андреевны.
– Вот, твоя тетрадь. – Она дала её в руки Ханне.
«– Я только от одной избавилась!»
– Открой последнюю работу и прочитай первую строку!
Ханна повиновалась:
– Бедный Чарли Гордон, обречённый учёными на ужасные муки… – Начала Ханна.
– Нет! – Возмутилась учительница. – Дай мне! – Она приготовилась, пробежалась глазами по тексту и начала: – Бидний, Чарли Гордон, абриченнний, учаными, на ужосние муке… – Она закашлялась и убрала тетрадь с глаз долой. – Мне продолжать?! – Возмутилась она снова. – Как будешь это объяснять?
– Что объяснять? Мою безграмотность? – Невинно спросила Ханна.
– Что?! Безграмотность? Это твоё не первое сочинение в этом году, в сочинении за тринадцатое сентября не было ни одно ошибки, лишь куча помарок! А тут, ужас какой-то! Ты в своём уме это писала? Или стоит вызвать штатного психолога, для проверки твоего здоровья?
