Мужская палата психиатрической больницы. Однако особенная. Такой палаты в обыденной жизни вы не встретили бы никогда. Дело в том, что пациенты этой палаты бытуют здесь без обслуживания, без медицинского персонала. Сами по себе. Они готовят, столоваются, лечатся, беседуют, ссорятся, мирятся, укладываются спать, просыпаются… Одним словом, идет самая обыкновенная больничная жизнь, но без нянечек, сестер, врачей и т. д.
Палата являет собой громадную комнату с высоким серым потолком, неожиданными для такого пространства крохотным подслеповатым окошком. Всем видом комната подчеркивает древность своего происхождения, и складывается впечатление, что она брезгует теперешним своим назначением. Постояльцы ее так малы и тщедушны, что ей приходится терпеть, и только.
Равномерно в ряд в палате располагаются шесть больничных коек, по три слева и справа. Между ними, ровно посередине, ярким пятном выделяется красное бархатное кресло. На спинке кресла белый медицинский халат. Из-под воротника халата на сиденье и ниже, к полу, ниспадает петля, сделанная из грубой плотной веревки. Частое орудие самоубийства. На переднем плане сушится белье. Вероятно, накануне была стирка.
Раннее утро
Раннее утро. Вовсе нетрудно догадаться о том, что это раннее утро по особенному грязновато-лиловому свечению, спорящему своей тревогой с неумолимо проступающими тяжелыми тенями.
На авансцене Муся, коротенький человек восточного происхождения. У него непропорционально длинные и, судя по всему, сильные руки. Перед Мусей, восседающим на облупившейся табуретке, огромное ведро. Муся чистит картошку. Ведро заполнено до краев и теперь он укладывает ее прямо на пол. Муся тихонько напевает монотонную мелодию, чуть раскачиваясь из стороны в сторону. Мусины труды так долги, что вы можете по достоинству оценить нечеловеческое однообразие его специфического песнопения.
Чья-то рука зажигает горелку. В палате делается светло. Муся кричит, роняет нож, картошку и закрывает глаза руками.
МУСЯ Больно!
Муся говорит с выраженным акцентом. Из-под мышиного цвета одеяла появляется всклокоченная голова Арестова. У этого человека топорной работы черты лица. На вид ему за сорок. Он давно небрит. Его хмурая внешность выражает готовность в любую минуту ринуться в атаку. Голос его груб и громок.
АРЕСТОВ Муся, чертово отродье, что ты делаешь там с ножом? Ты что задумал? (Садится в кровати.)
МУСЯ Картошку чищу.
АРЕСТОВ Да что же это?! Я спать ложился, ты чистил картошку, я просыпаюсь, ты чистишь картошку. Какого черта?! Ты что же, всю ночь чистил картошку?! Да убери же ты руки, я твоей хитрой рожи не вижу!
МУСЯ У меня лицо не хитрое.
АРЕСТОВ Хитрое, хитрое, у вас, антихристов, у всех рожи хитрые. Один дьявол знает, что там у вас на уме. Никогда не поймешь. Вот зачем было тебе, чертов сын, чистить картошку? Ну, скажи, ответь. Ведь это – самая настоящая глупость, согласись. Так может показаться со стороны. Нет, я же понимаю, здесь – желтый дом, нормальных людей нет, но я то тебя, шайтан, насквозь вижу. Замыслил! Как есть замыслил! Замыслил, да не решился. Так? Отвечай, Муся, отвечай, раз попался.
МУСЯ Сам шайтан.
АРЕСТОВ Что-о-о-о?!
МУСЯ Сам чисть, если не нравится.
АРЕСТОВ А кто дежурный?
МУСЯ Муся дежурный.
АРЕСТОВ Так что же ты на других сваливаешь? А говоришь, что не хитер. Эх, Муся, Муся, пора наказывать. Ну да ладно. Хватит зубы заговаривать. Что задумал, отвечай?
МУСЯ Ничего Муся не задумал. Дедов сказал: – однако нужно, Муся, картошку на утро. Муся спросил: – а сколько? Дедов сказал: – ты чисть, а я, когда хватит, тебе скажу. Муся стал картошку чистить, а Дедов так ничего и не сказал. Муся подходил к нему два раза. Дедов спал крепко. Муся подумал, проснется Дедов, картошки мало. Очень ругаться будет. Вот и чистил.
АРЕСТОВ Дурак ты, Муся, когда так, вот что я тебе скажу. Кончай чистить и иди – спать ложись. А нож сюда давай, от греха подальше.
МУСЯ Мне Дедов сказал картошку чистить.
Арестов толкает соседа по койке.
АРЕСТОВ Дед! Слышь, Дед?! Да проснись же!
Никакой реакции.
АРЕСТОВ Ну вот, видишь, он не просыпается. А я у него – заместитель, понял, чертово отродье? Говорю тебе, отставить чистить картошку!
МУСЯ Мне Дедов сказал картошку чистить.
АРЕСТОВ Муся, хитрая рожа, сдается мне что-то одно из двух, или ты что-то задумал, или тебя Дед совсем запугал. Скажи-ка, Муся, ты боишься Деда?
МУСЯ А ты что, не боишься?
АРЕСТОВ Муся, ты же знаешь, шайтан, что я никого и ничего не боюсь. нет у меня той шишки, что за страх отвечает. Уразумел? Давно, Муся, ты должен был это уразуметь.
МУСЯ Не говори так, Дедов, однако, услышать может. Давно спит.
АРЕСТОВ Спит и спит. А ну, давай нож, чертов сын, не то я встану, не поздоровится.
Муся вскакивает и застывает в напряженной позе. В руке у него нож.
АРЕСТОВ Да и черт с тобой. Чисть, сколько влезет. Все потом свиньям пойдет.
Муся с шипением вонзает нож в пол, отворачивается от картошки и, ухватившись за голову руками, вновь принимается за свою бесконечную песню. Арестов заразительно и громко смеется. Как-то неестественно прямо встает Владыко. Его одежды, претендующие на принадлежность к какому-то из религиозных санов, могут повергнуть в оторопь любого, сколько-нибудь сведущего в этом человека. При внимательном рассмотрении вы не найдете здесь ни признаков христианства, ни признаков буддизма, ни какой-либо иной известной цивилизации религии. Его одежда состоит из длинного до пят, платья, сшитого из разнообразных по форме и качеству блестящих, золотых и серебряных клочков материи. На платье множество больших и маленьких булавок. Одной из них приколот букет искусственных цветов, напоминающих те, что используют при изготовлении похоронных венков. Грудь Владыко украшает огромная деревянная буква «Т», возможно фрагмент бывшего креста. На голове у него колпак. Бесформенный колпак из такой же смеси ярких тканей. У Владыко удлиненное лицо, рыжая бородка, произрастающая клочьями и скоре свидетельствующая о неопрятности, нежели о высокой значимости своего хозяина. На ногах у Владыко, равно как и у всех постояльцев палаты, больничные тапочки.
