Старенькая матушка, которую так любила Маша, находилась при смерти. Отец помер давно, много годов тому назад. Она даже его и не помнила. Только где-то далека-далеко, в глубине памяти остались крохи, иногда всплывающие в сновидениях. Его улыбающееся, с бородой лицо, было таким родным, что хотелось заплакать от того, что его нет рядом с ними. Матушке становилось всё хуже и хуже. Дочь не отходила от неё ни на шаг, пытаясь помочь тем, чем могла. Но легче умирающей женщине не становилось, а с каждым днём жизнь из неё вытекала, не оставляя надежды на будущее. Почувствовав, что наступает её смертный час, она тихим голосом позвала любимую дочку:
– Скоро Машенька я умру, я это чувствую. Когда похороните, уходи из нашей деревни. Поезжай к брату моему, Прокопию. Село, где он проживает, называется Петровское и оно находится в сорока верстах от Седова. Он-то сам человек добрый, а с его женой, Аксиньей зовут, поладишь. Авось и проживёшь свой век около них. Всё лучше, чем жить у чужих людей. А повезёт, вдруг повстречаешь хорошего человека, выходи за него замуж. От такой длинной речи мать устала и примолкла.
– Машенька. Я Никиту люблю, никто другой мне не нужён.
– Так он у тебя солдатах. Когда ещё вернётся?
– Всё равно буду его ждать.
– Нет доченька. Поезжай отсюдова. Здесь ты одна не выживешь, помрёшь с голоду.
Похоронила в слезах Маша свою маму. Сердечные, добрые односельчане чем смогли, тем помогли похоронить и помянуть её. Справив положенные сорок дней со дня смерти, Маша заколотила окна своего старого домишка, собрала узелок с пожитками и направилась в село Петровское по материнскому наказу. Многое вспомнилось ей за долгую дорогу. Два года назад деревенский сход селян решил, что в этот год на службу царю и отечеству направляется Никита, Арсиньин сын. Всё одно ему не получить земельного надела, семья-то большая, семь братьев. Принятое решение схода было законом для новоиспечённых рекрутов. Расстроенный Никита пришёл попрощаться. В его глазах тоска и горечь. Маша заплакала горючими слезами. Но делать было нечего и подводой Никита на следующий день уехал в город. На службу определили в драгуны, так как был ладно скроен и обладал не дюжиной крестьянской силой, чтобы умело и ловко орудовать тяжёлым палашом, которым вооружался всадник. В те далёкие годы служба в царской армии длилась очень долго, целых двадцать пять лет. А посему служивым людям иногда за хорошую службу давали отпуск домой, к семье.
За год пребывания тот помогал по хозяйству своим родичам. обученный грамоте Никита отписал рапорт полковому командиру, который разрешил поездку драгуну в родное село. Прибыв в отпуск, он не застал любимую девушку. Опоздал всего на каких-то несколько дней. Иногда Никита подходил к старенькому дому, где раньше жила его любимая и с тоской смотрел на заколоченные накрест досками окна. Жарким пламенем вспыхивали в памяти их незабываемые встречи, которые были так часты. На сердце становилось тяжело от неразделённой любви. А куда ушла Маша из деревни, никто из жителей не знал. Так и прибывал с тоской в груди, помогая в делах родственникам.
С огромными трудностями добралась Маша до села Петровского по разбитым колёсами колымаг дорогами. Жаркий зной сменялся ветрами с тучами на небе и идущими проливными дождями. Добрые и отзывчивые люди путь показывали и куском хлеба делились. Наконец дошла до нужного села и отыскала дом своих родственников среди разбросанных на добрую версту построек с огромными утугами и заросшими бурьяном улиц. Едва признали хозяева в постучавшей в окно девушке свою родственницу из далёкого села. Когда рассказа Маша о своей беде и о том, что хотела бы по желанию матушки остаться у них жить, не очень-то обрадовались. А вот дочь их, Дарья, ровесница Маши по годам, обрадовалась – будет в доме работница.
Выделили хозяева девушке уголок в доме для проживания, отделили занавеской из ситца. Отыскался и деревянный топчан для сна, сколоченный из больших, не струганных досок хозяином Прокопием. Постелили матрац, набитый соломой. Поговорила Маша с иконой Божьей Матери, стоящей в красном углу горницы, трижды перекрестилась и стала жить в доме дяди Прокопия. Хозяйка-то Аксинья звала его просто – Прошка, а дочку свою – Дашкой. И Машу, стала называть Машкой. Вульгарная и грубая, стало быть, была женщина. Да к тому же деспотичной. Сам хозяин был под её каблуком.
– Прошка, затопляй печку! Прошка наготовь дров! – то и дело слышен её командный голос. Но вот появились в её репертуаре другие команды:
– Машка, подмети полы! Машка мой посуду, а потом наноси воды!
Куда деваться бедной Маше. Она исполняет все приказания и прихоти Аксиньи. Не оспаривает, не пререкается, а молча делает всё, что прикажет хозяйка и её дочка. Редко выпадет свободная минутка. И даже тогда она трудилась не покладая рук.
Любила Маша вышивать и это у неё здорово получалось. Просиживала за любимым занятием длинными зимними вечерами, а порой и захватывала большую часть ночи. Разноцветных нитей для вышивания рисунков нет. Вот и приспособилась Маша красить обычные белые с помощью разноцветных красок, собранных в лесу и на лугах. А это цветки разные; жарки, колокольчики, васильки, а ранней весной и подснежники. В их отвар опускались нити, принимая нужный окрас. Красивые получались нити, а вышитые картины принимали почти живой вид. Шло время и Маша уже могла вышивать портреты, а не только цветочки да милых кошечек. Первый портрет вышивала долго, по памяти. Это был Никита. Его образ всегда стоял перед её внутренним взором. Получился очень похожим, как две капли воды. Прокопий изготовил рамку и Маша повесила портрет любимого у себя в комнате. А потом вышила свой портрет. До того оказался на неё похожим, что даже хозяйка Аксинья разрешила повесить его в горнице, рядом с образами и портретами родственников.
А тут прошла новость, от дома к дому. На краю села появился и расположился цыганский табор. Целых шесть больших кибиток. Вскоре в селе появились и сами цыгане, ходящие от дома к дому небольшими группами. Цыганки в длинных цветных юбках, со смуглыми, загорелыми лицами и множеством монист и колей на пальцах, предлагали предсказать судьбу, снять порчу.
В их руках так и мелькают карты, не успеешь уследить как они их тасуют. Ох и ловкие!
Не обошли стороной они и дом Прокопия с Аксиньей. Две цыганки, старая и молодая. Постучались в их дом. Аксинья впустила их. У неё из-за скверного характера было множество проблем в жизни, и она давно хотела погадать на свою судьбу. А тут подвернулся такой случай.
– Проходите дорогие гости – приглашает Аксинья цыганок – садитесь за стол.
