Скоро, уже совсем скоро начнется.
Солнце беспощадным желтым пауком выползает из-за края земли, стремясь занять центр ярко-синей паутины небес. Колокола на башне Санта-Мария-дель-Мар молчат, еще нет девяти утра, но жаркое марево испанского лета уже разлилось по земле. То ли еще будет. Слабый ветер с моря приносит душную влагу, которая заставляет свет преломляться, искажая идущие вдалеке фигуры.
Чуть дальше на запад начинается совсем другой мир апельсиновых рощ. Там среди деревьев прохладно и воздух напоён упоительными ароматами свежей листвы, ухоженной земли; зрелые, сильные ветви готовятся первый раз в этом году дать жизнь сладким плодам. Все в том далеком мирке наполнено радостью любви и возрождения.
Но тот мирок эфемерен, а мир, который я сейчас вижу перед глазами, более чем реален. Здесь нет прохладного тенька и сладостных запахов. Когда свирепое солнце заставит гору Монсеррат накрыть все своей тенью, даже тогда здесь не будет ничего, кроме духоты, жары и пыли. Тот мир радуется новому утру, готовится любить и дарить жизнь. Мы здесь собираемся заняться прямо противоположным: мы готовимся жизнь отнимать.
Люди, шагающие впереди, люди, шагающие позади, – они излучают уверенный плотоядный интерес и ни капли страха. Чужая – не своя – смерть здесь и сейчас возбуждает в них древнюю, как мир, жажду крови.
О, мы с Франциско – два достойных соперника, сильных и опасных, наша схватка будет захватывающей. Если одному из нас суждено выжить, что маловероятно… о нем позаботится полковой палач посредством нехитрого деревянного устройства и хорошо намыленной веревки.
Я не знаю, что лучше в моем положении – победа или смерть от клинка моего соперника, ибо именным указом императора любые дуэли в действующей армии караются повешением, невзирая на знатность рода, звание и заслуги. Но мы, два упорных болвана, идем вперед, чтобы снять друг с друга кровавую стружку и потешить немногочисленную публику, которая понимает толк в игре клинков.
А потом, если победитель не успеет смыться до появления караула, то он спляшет гальярду с безносой прямо на центральной площади нашего славного лагеря. Ха! Суд у нас скор, в Аудиенсию[1] идти не придется.
https://storage.piter.com/upload/new_folder/978544611951/01_Karta.jpeg
Карта Барселоны 1572 года. Несколько позже описываемых событий, но не думаю, что город сильно изменился за тридцать лет
Мы идем вперед, взбивая пыль добротными башмаками. Кто мы? Если отбросить актеров второго плана – четырех секундантов и вечно пьяного доктора, то главные роли исполняют двое, как вы уже догадались. Это я, германский мещанин Пауль Гульди, и блистательный испанский офицер из знатного рода де Овилла.
Дон Франциско де Овилла, вот он идет впереди. Тонкий, гибкий и прямой, как и толедская шпага на его бедре. И поверьте, нисколько не менее смертоносный. Яркий представитель молодой аристократии, не успевшей еще обзавестись гемофилией, голубой кровью, белой костью и привычкой к кровосмесительным бракам.
Красивый и сильный потомок нескольких поколений бесстрашных воинов и самых прекрасных женщин, которых только они смогли покорить. В каждом его выверенном движении сквозит многолетняя привычка владеть оружием и людскими душами. Прирожденный кавалер, командир, заводила, душа компании, любимец женщин – и один из опаснейших убийц из всех, что мне доводилось встречать.
Любимец женщин? Так точно, именно женщина явилась причиной нашей с Франко ссоры. Моя жизнь снова катится к черту под хвост из-за женщины. Зарекался же, не раз и не два, – бесполезно. Мне нельзя погибать, только не сейчас, не здесь и не так.
Однако будь у меня возможность переиграть все сначала, вернувшись на два месяца назад, я клянусь, что повторил бы то, что привело к нынешнему положению вещей.
Ради лучистых миндалевидных черных глаз и тонкого стана моей цыганской колдуньи, подобного нежному стеблю диковинного цветка. Ради той, что вернула мне давно забытое и, казалось, потерянное навсегда чувство. Ради той, что хоть ненадолго сделала эту грешную кровавую землю, раздираемую на части смутами, голодом и болезнями, моим вторым домом. Ради нее я был готов на всё, и смерть – лишь малое.
Поймите меня правильно, я не поклонник дуэлей, всю жизнь старался их избегать, это глупое и очень опасное развлечение, особенно когда приходится иметь дело с такими, как дон Франциско. За все годы, проведенные в армии, мне лишь дважды встречались фехтовальщики, равные этому испанскому молодчику.
Я предпочитаю держать оружие наготове, но не трясти им почем зря. Но! Я должен, слышите, должен поступать по неписаным канонам нашей братии, чтобы ландскнехты принимали меня как своего!
«Свои» никогда не спустят оскорбление. Тем более когда в деле замешана самая желанная женщина от побережья и до противоположного берега Эбро. На оскорбление «свои» отвечают вызовом и отточенной яркой сталью.
Я вынужден был вызвать де Овилла на поединок, а он выбрал оружие. Шпаги и кинжалы. Не мой конек. Но все бы ничего, если бы мой противник не был тем, кем он является. А он, знаете ли, не дерьма кусок, а признанный лучший клинок всей испанской армии. Герой трех дюжин дуэлей (это к двадцати-то пяти годам!) и двух военных кампаний.
Какая жалость, что раненая честь и хмель застлали мои глаза багровой яростью: хватило бы мне ума спровоцировать испанца вызвать меня, тогда в дело пошли бы двуручные мечи. Наш испанский жеребчик оказался бы на короткой корде, вынужденный играть по моим правилам.
Двуручный меч помимо умения требует недюжинной силы, я же заметно сильнее моего визави, как и всех, кого я встречал в армии до сего дня. И длинные руки ему не помогли бы. Да что там, всем известно, что утонченные испанцы не блещут в сложном искусстве управляться спадоном[2].
Ха, весь цвет Европы видел, как на турнире в Мадриде в честь коронации Карлоса I (любимого нашего императора Карла V) рыцари из Тироля и Баварии гоняли по ристалищу расфуфыренных испанских сеньоров, вышибая из них дух и спесь прославленными клинками из Пассау, и лопни мои глаза, если там были мечи короче пяти футов!
Видит Бог, я не стал бы убивать благородного дона. Похромал бы с недельку, и все. Для тела убыток, для ума прибыток, как говаривал мой знакомый купец из торгового города Любека.
Опасная это штука – сослагательные наклонения. Расслабляет. Мне нельзя расслабляться. Двуручники стоят в оружейных пирамидах, где и положено, а на поясе у меня мой «кошкодер»[3]. Широкий и короткий клинок, простая гарда из двух витых дуг в виде замкнутой буквы «S».
Тяжелое и надежное орудие войны. Совершенно непригодное для поединка против узкой и легкой шпаги с витой гардой и широкой крестовиной. Клинок не менее трех футов, гибкий, как гадюка. Превосходная толедская работа.
