Барышня Ольга Мышленкова возвращалась из школы за полдень после проведённых уроков с прекрасным букетом от благодарных учеников в честь дня её Ангела. Её так переполняла гордость от их расположения, что всем прохожим на улице, любовавшимся её прекрасным букетом, хотелось восторженно пояснить: «Это от моих учеников – они меня любят!».
Но прямо за порогом дома, радость вдруг покинула её.
Медленно ступая шаг за шагом, она поднялась по лестнице, будто боясь пройти дальше и открыть дверь в свою комнату.
Год назад, в день её Ангела она прямо летела вверх по этой лестнице… А теперь… Кому этот букет? Кто порадуется за неё, как в прошлом году?. Лишь тихий, незабвенный голос по-прежнему эхом отозвался душе: «Хорошо, дочка, хорошо…» Наконец решившись отрыть дверь в свою комнату, она так и застыла в проёме.. Её взгляд скользнул по большому чёрному креслу у окна… Пусто… В прошлом году здесь еще сидела бледная и слабая как тень сгорбленная старушка с мутным, глубоким тёмным взглядом и неизменно добрым лицом – и девушка высвободила руку из-под букета. Ольга будто вновь увидела всё перед собою, и потому внезапно, отложив цветы и всё, что было в руках, резко бросив на стол, подскочила к пустому креслу и обвила его руками.
– Мама, мамочка! … Боже мой… Боже мой … – и девушка, всхлипывая, уткнулась лицом в сиденье кресла.
На минуту она затихла, потом снова послышались приглушённые рыдания, и снова всё смолкло, кроме размеренного и важного тиканья больших старинных часов.
Вся атмосфера этой простенькой комнатки благоухала ароматом воспоминаний и увядших цветов.
Да, всё осталось нетронутым – каждая вещь на своём месте, с прошлого лета. Разве что над секретером появился портрет – образ милой старушки в белом чепце – портрет она после поставила на полку рядом с весенними цветами в вазах. А в спальне над одной из двух постелей под Образами печальной Богородицы и Христа в Терновом Венце висели также два выцветших венка с чёрными лентами. Они провисели тут больше полугода – со дня похорон.
Бой часов как будто вывел девушку из горестного ступора. Смахнув растрепавшиеся волосы с лица, она стала расставлять лежащие цветы в вазы.
Расставляла одни с другими с грустной улыбкой. В голове крутилась лишь одна мысль: Зачем?.. Зачем теперь цветы – зачем все это здесь?…
Потом подошла к полке под портретом и взяла в руки книгу. «Что с того, что я когда-то пыталась заниматься?» – подумала она. Эту книгу Ольга не открывала уже несколько месяцев. Раньше она её читала внимательно, лишь временами с беспокойством оборачиваясь на тихий кашель в углу И теперь решила, что с весны нужно сдать экзамен в городской школе, чтобы к осени уже просто не было ни свободной минутки на грустные воспоминания. При этой мысли ей даже показались забавными загадками сложные геометрические задачи и вычисления. Но едва она вновь пробежала взором былые ученические странички, рассматривая каждый значок и пометку – всё казалось чуждым, странным и смешным. Отталкивали непонятные, неподдающиеся сознанию чертежи, квадраты и углы. Девушка невольно бросила книгу, и в её ушах снова прозвучало ясно и отчетливо: «Зачем? Зачем все эти буквы и цифры, зачем книги? К чему эти утомительные занятия? Зачем работать, если её больше нет?»
Уронив голову на руки, она растерянно смотрела перед собой. В её серо-голубых, выразительных глазах будто отражались тени унылых снов неосознанными, подсознательными мыслями, сжимая чувственный трепет.
Но вот позвонили в дверной колокольчик.
– Есть кто дома? – отчётливо спросил за дверью ясный голосок. В распахнутую дверь в комнату вошла юная, стройная девушка в свежем ярком, хотя и повседневном наряде.
Запыхавшись от ходьбы, она всё же сохраняла на лице пылающий свежий румянец, и её чистые голубые глаза искрились радостью и юношеским задором. Светлые прядки волос выбились из-под кружевной шляпки с синей лентой, что несказанно украшало её милую, русую головку. В её руках был большой букет белых нарциссов. Как большинство белых цветов они обладали сильным, пьянящим запахом, будто вся свежесть шаловливой юности дохнула с полуоткрытой розовой игривой улыбки вошедшей в комнату барышни, наполнив её весенней свежестью.
– Как не старалась, раньше не получилось, – вскрикнула она, целуя Ольгу, – Смотри, вот нарциссы из Дубкова. За мной вслед поспевает тётя
– Тётя?! – радостно воскликнула Ольга, торопясь к двери, где уже появилась высокая, статная пани лет пятидесяти. Тепло обняв Ольгу, она обхватила обеими руками её голову, внимательно разглядывая лицо племянницы.
– Плохо выглядишь! Неважно. В прочем, как я и предполагала. Вот и пришла.
Тётя,, пани Махова говорила кратко и лаконично, голосом командира или генерала, не требующим отговорок. Ясный и твердый взгляд больших мудрых глаз на приятном лице с маленьким носиком и красивым, остро очерченным подбородком, каждое движение тела, и звук голоса, – всё говорило о живости и непосредственности натуры этой женщины. Казалось, её строгий, ясный взгляд заглядывает в самую глубину души. В чёрных волосах уже белела проседь, но в движениях своих тётя сохраняла живость и резвость молодки.
Она быстро прошла в центр комнаты:
– А теперь давай посмотрим, как тут у тебя! – и оглядев всё опытном взором, посмотрела будто на параде. От её взгляда не ускользнуло ни одной мелочи. задержав надолго свой взор на портрете покойной сестры тётя приняла печальное выражение лица, глаза её увлажнились, а сильный подбородок задрожал:
– Упокой её Господи с миром, – прошептала она. Потом быстро отвернулась, будто стыдясь своих эмоций.
– Забегалась я сегодня, – сказала она сухо, усаживаясь в кресле. Было заметно, то она собиралась что-то сказать, потому что уставилась на Ольгу довольно вызывающе.
– А у меня для тебя новость. И, помолчав с минуту, сверкнула глазами и добавила, – В четверг едешь с нами в Дубково.
– Как Вы это представляете себе, тётушка!
– И без возражений! Раз сказала, значит поедешь!
– Ну что, слышала, Ольга! Поедешь с нами! – радостно повторила Лидушка.
– Но я же писала, тётя, что не могу до конца учебного года. Ешё целых восемь недель, – попыталась отговориться Ольга.
– Думаешь, я оставлю тебя такую? Что здесь хорошего? Поди плачешь каждый день, да? Неизвестно, до чего дойдёшь за эти восемь недель. И так не единой родной души вокруг. Получая письмо за письмом я и решила – поеду-ка, заберу умпрямицу. Собиралась слишком долго, но, наконец, приехала.
