Татьяна Шорохова - Соты бытия. Автобиографические заметки

Третий день на исходе после возвращения с Леушинского стояния 2007 года, а я продолжаю мысленно стоять на берегу Рыбинского водохранилища и перебираю в памяти незабвенные дни и ночи с их встречами с единокровным русским народом, с замечательными соотечественниками, намоленными святынями, бескрайней русской далью и незатухающей болью Голгофы-на-водах… Так и всплывает перед глазами часовня у самой кромки берега с мерцающими куполом и крестом от множества свечей. Так и слышится возносящееся к небу единодушное «Радуйся!» многоустого акафистного пения.

Часовня на берегу Рыбинского водохранилища у села Брейтово

Уже покидая пределы Тверской области по дороге на Петербург, приближаясь к дому, почувствовала себя счастливой. И поначалу трудно было понять, откуда взялось это чувство счастья, это ощущение полноты жизни, ведь так наболело сердце за последние дни от соприкосновения с великой русской бедой, от вида запустения в некогда многолюдных и цветущих краях, от созерцания разрушенных храмов и монастырей… Вслушиваюсь в сердце и благодарю Бога за бесценный опыт еще одного припадания к родной земле, ее святому простору, и получение через это благодатной и целительной силы – не за подвиг, не по молитвам, а просто так, даром, лишь за то, что добрался и посочувствовал на месте людскому горю.

Русскому сердцу до всего есть дело. Носит оно в себе великий дар со-страдания, и когда дает человек волю этому чувству, то становится он не на словах только, а по любви, частью своего народа, частью странствующей Руси, взыскующей града Божия, да и частью необозримого земного пространства с именем певучим и ясным – Россия. И в этом обретении единства, в этом чувстве соборности – и только в нем – сокрыто настоящее русское счастье: быть частью целого – и земного, и небесного – Русского мира. Недаром в русском языке слова «часть» и «счастье» имеют один корень.

Первыми плодами стояния стали для меня, конечно, строки поэтические, зародившиеся от самого первого взгляда на воду Рыбинского водохранилища в пасмурный день, от самого первого впечатления: серебро, тускло бликующее без солнца; студеное, не отпускающее внимания; влажное серебро слезы, серебро скорби, втягивающее в свое недоступное зрению, но подлинное существование…

Что бы ни делала, а мысль не оставляет, как отразить в слове Крестный ход и Девятое Леушинское стояние? Как соединить личное и общее? Ведь у каждого из семидесяти моих попутчиков-сомолитвенников во время Рыбинского Крестного хода выстраивался, помимо общего, свой собственный особый ряд открытий, чудес, встреч, связанный с личной судьбой, с личным опытом жизни и личным служением… Каждый обогатился этими приобретениями, и будет хранить тайное в сокровищнице своего сердца, мало кого допуская туда.

Я же об этих личных обретениях, неразрывно вплетенных в ткань Крестного хода и Леушинского стояния, решаюсь писать. Но как иначе сберечь нечто тонкое и быстро стирающееся из памяти потоком жизни? Знаю, что не раз и не два появится у меня потребность возвращаться к незабываемым, хотя и неброским внешне событиям, которые состоялись и могли состояться лишь в реалиях данного Крестного хода и Леушинского стояния 2007 года.

Конечно, эта задача не моей меры – писать о стоянии у Голгофы-на-водах, духовное значение которого во всей его полноте и глубине и охватить-то не в силах. Апостольская заповедь о слове с благодатью слишком высока для меня, и все же… Как часто мы засушиваем цветок на память, если хотим продлить в жизни нечто драгоценное для нас. Такой цветок разительно отличается от цветка живого, но, тем не менее, возвращает нас в дорогие места, события, в исполненное святых воспоминаний время…

Пусть же эти скромные заметки о Крестном ходе и Девятом Леушинском стоянии будут в книге нашей памяти как бы засушенным цветком, но. все-таки будут. Берусь за составление заметок лишь по послушанию, и ради тех, кто был у Рыбинского моря 4–8 июля 2007 года, и кто присоединится к леушинским крестоходцам в будущем. С надеждой на помощь Божию и молитвы Пресвятой Богородицы и святых, которым возносились мольбы в нашем паломничестве, приступаю к плетению памятных узелков, называя и сами заметки «Узелками на память».

Рыбинское водохранилище в пасмурный день

Получив в июне 2007 года приглашение от отца Геннадия принять участие в Девятом Леушинском стоянии и критически оценив состояние своего здоровья и загрузку по основной работе, ехать отказалась. Но недели через две приглашение повторилось. Стало ясно, что есть воля Божия на данное паломничество. Собиралась наскоро, не имея возможности ознакомиться с необходимой для паломничества информацией, поверхностно представляя себе маршрут и события, с которыми связан Крестный ход вокруг Рыбинского моря. Но о традиции Леушинских стояний – брать с собой наиболее чтимую икону Божией Матери – мне стало известно, слава Богу, еще до отъезда.

Решаюсь взять с собой икону Царицы Небесной «В скорбех и печалех Утешение» – святыню Русского на Афоне СвятоАндреевского скита. Этот образ Богородицы прославился особенными чудотворениями в России во второй половине XIX – начале XX веков, что довольно широко освещалось в печатных публикациях того времени. В моей жизни образ Пресвятой Богородицы «В скорбех и печалех Утешение» особенно значим по нескольким причинам. Сообщу лишь об одной: эта икона, находившаяся в Благовещенском соборе Санкт-Петербургского подворья Русского на Афоне Свято-Андреевского скита до разорения подворья, благоговейно почиталась схимонахом Иннокентием (Сибиряковым) (1860 – 1901) – известным миллионером-благотворителем, в расцвете лет оставившим мир и подвизавшимся на Святой Афонской Горе. Во время работы над книгой «Благотворитель Иннокентий Сибиряков» (СПб., 2005) мне посчастливилось узнать, что духовный отец будущего схимника архимандрит Давид (Мухранов) именно от этой иконы получил откровение об избрании свыше капиталиста-золотопромышленника И.М. Сибирякова для иноческого подвига.