Пять дней мы плыли на шлюпках и за все это время никакой земли, ничегошеньки не было видно. А потом утром шестого дня боцман, он командовал одной из наших шлюпок, как закричит, что видит далеко по левому борту землю; но уж больно она была далеко от нас, сразу и не различишь, то ли земля, то ли облако утреннего тумана. Тем не менее, поскольку в наших сердцах начала зарождаться слабая искра надежды, не смотря на свою усталость, мы налегли на весла, и примерно через час уже точно знали – перед нами действительно земля, а если говорить точнее, какой-то низкий берег.
* * *
Было уже, наверное, немного за полдень, когда мы подошли на своих шлюпках настолько близко, что смогли определить какого рода ландшафт скрывается дальше от берега, тогда то мы и поняли, – перед нами невероятно плоская, пустынная и необитаемая земля, такой она мне тогда показалась. Кое-где, там и сям, проглядывали островки какой-то странной растительности, только что это было низкорослые деревья или какой-то кустарник я точно не могу сказать, но я точно знаю, они не были похожи ни на что из того, что когда-либо мне доводилось видеть.
Насколько я помню, мы шли на веслах вдоль берега, стараясь плыть как можно медленней, в поисках хоть какого-нибудь залива, чтобы благодаря нему можно было бы войти внутрь этих земель. Не могу сказать, сколько времени всё это продолжалось, только мы не собирались сдаваться. В конце концов, мы её нашли – илистое, заболоченное устье, которое в итоге оказалась эстуарием[1], впрочем, мы так и думали, что там будет устье. Как раз в него мы и вошли, и продвинулись совсем немного, вверх, по извилистому руслу реки или залива. Всё то время, пока мы тихонько гребли, мы внимательно осматривали оба берега в надежде на то, что, может быть, удастся найти место, где можно будет сделать стоянку, но ничего мы так и не нашли. Все брега были покрыты какой-то липкой, вонючей грязью, поэтому мы не отважились даже сунуться туда, как сначала нам всем хотелось, – махом, лихо и с отвагой.
* * *
Зайдя в залив углубившись по нему немногим больше мили внутрь неизведанной страны, мы увидели на берегах те растения, которые я заметил еще когда мы были в море, а теперь, находясь всего в нескольких ярдах от них, мы могли гораздо лучше их изучить. Так я сумел понять, что они представляли из себя низкорослые деревца, к тому же еще и корявые, причем выглядели они довольно чахлыми. Лишь только подойдя к ним поближе я сумел понять, что именно из-за слабых и болезненных ветвей я принял это дерево за кустарник. Его ветви были тонкие и мягкие по всей своей длине, при этом они провисали вниз и волочились по земле, а на каждой такой ветви был один-единственный, похожий на капусту плод, кстати сказать, довольно большой, и возникало такое впечатление, что он растет на самом её конце.
Вскоре мы миновали скопления деревьев и речные берега опять стали очень низкими, я залез на банку[2], откуда мог обозревать окружающий нас ландшафт. При помощи этого мне удалось выяснить, что всё пространство, насколько я мог охватить его взглядом, было сплошь утыкано протоками и затонами, некоторые из этих затонов были очень большими и широкими. Поскольку у меня уже сложилось определенное впечатление об этом месте, теперь я убедился в том, что вся эта частичка суши не что иное, как сплошное болото, расположенное в какой-то потрясающей низине. Да, что ни говори, а влипли мы в огромную лужу грязи, и от этого такое чувство тоски и безотрадности охватило мою душу, что смотреть на это мне больше совсем не хотелось. Возможно, где-то глубоко на бессознательном уровне мою душу охватила своего рода оторопь из-за той поразительной тишины, которая окружала нас, так как, куда бы я не взглянул, нигде не было видно ни единого живого существа, ни птиц, ни растений, лишь только чахлые приземистые деревья росли островками, выглядывая то здесь, то там, повсюду.
Когда же я полностью привык к окружающей меня обстановке, эта самая тишина начала казаться мне какой-то сверхестественной и зловещей, поскольку память моя не могла подсказать похожего случая, чтобы прежде мне доводилось оказаться в таком царстве безмолвия. Всё словно застыло перед моими глазами, ни единой, даже маленькой одинокой пичужки не видать было на хмуром небе. Сколько бы я не прислушивался, даже слабого крика морской птицы не доносилось до моего слуха. Ничего! Не было слышно даже кваканья лягушек, даже плескания рыб. Я чувствовал так, словно мы попали в Страну Забвения, которую правильней было бы назвать Землей Обреченных.
В течение трех часов мы беспрестанно работали веслами, моря больше не было видно, также не видно было и места, куда могла бы ступить наша нога. Везде вокруг нас хлюпала грязь, – то серая, то черная. Вот уж, поистине, бескрайняя, дикая пустошь, до отказа заполненная вязкой и липкой мерзостью. Поэтому нам и приходилось грести, поскольку мы не теряли надежды, в конце концов, наткнуться на какой-нибудь островок.
Затем, незадолго до заката солнца, мы решили сделать передышку за веслами и перекусить, взяв немного из того, что осталось от нашего запаса, а пока каждый занимался своей порцией пайка, я смотрел на то, как солнце садится за горизонт, далеко, за бескрайним, необозримым болотом. Мне даже начали мерещиться какие-то странные, замысловатые тени, они выступали откуда-то из-за моей спмны и падали на воду по левому нашему борту, потому что мы как раз сделали стоянку напротив островка с этими отвратительными и жалкими деревьями. Именно в этот момент, насколько мне удается вспомнить, я с новой силой ощутил каким безмолвным и странным выглядит всё вокруг меня, к тому же я ясно осознал, что всё это отнюдь мне не мерещится. Также я заметил, что ребятам и в нашей шлюпке, и в шлюпке боцмана тоже, как-то неспокойно на душе от столь колоритного пейзажа, так как все они говорили вполголоса, будто боясь нарушить тишину.
