Круто: новые двери, теперь открываются автоматически, их поменяли с тех пор, как Эйдан был здесь в последний раз. Первое, что ему бросается в глаза – скудные ряды книг. Когда он был моложе, меньше, то казалось, что полки бесконечные, изобилуют книгами всех форм и размеров. Когда он был подростком и работал здесь во время каникул, это место было для него убежищем, и, не признаваясь в этом своим друзьям, он обожал зарыться в груде справочных пособий. Возможно, он просто смотрит в прошлое сквозь розовые очки, воображая волшебную книжную страну, которая в реальности никогда не существовала. Сейчас в двадцать два года, будучи уже не мальчиком, а взрослым мужчиной, он снова здесь в поисках места, где можно укрыться от мира, друзей, родных.
Когда он проходит через двери, библиотекарь поднимает на него взгляд и улыбается. Эйдана приветствует безмолвие. На его памяти это место никогда не было безмолвным. Конечно, это библиотека… поэтому здесь всегда было тихо, но в воздухе стоял приглушенный гул: шорох шагов, детский шепот, перелистывание страниц, передвигание стульев, ерзание, кашель и сопение. Сегодня – ни звука, только слышно, как библиотекарь набирает текст на старом телефоне. И больше ничего. В последнее время он заметил на городских билбордах плакаты с призывом спасти библиотеки; они висят в спортзалах, даже на станциях метро, возвещают, что в библиотеках проходят распродажи домашней выпечки, проводятся занятия по вязанию, сидячие забастовки и прочие мероприятия. Эйдану никогда не приходило в голову, что библиотека Хэрроу-роуд нуждается в спасении. В его представлении она популярна, любима, однако теперь, оказавшись здесь, он чувствует, как его сердце сжимается… возможно, Хэрроу-роуд следующая в очереди.
Он бредет к полкам с беллетристикой, к разделу детективов и пробегает пальцами по книжным корешкам, останавливаясь на романе «Черная вода прибывает» Аттики Лок[1]. Он уже читал его раньше, несколько лет назад. Пожалуй, даже не один раз. Когда, стремясь убежать от действительности, он начинает перелистывать страницы, на него обрушиваются воспоминания о Хьюстоне, живом, ярком, темном, полном противоречий и контрастов городе. Сегодня он нуждается в том, чтобы вновь окунуться в мир, где есть ужасы, крутые виражи, но при этом в мир, где он знает, чем все закончится.
Ему необходимо знать, как что-то закончится.
Стол, за которым Эйдан сидел в детстве, исчез, все переставили. Ничто не будет оставаться прежним только ради его удовольствия – ни здесь, ни в реальной жизни. Вот еще одно скверное лето, но слова романа окутывают его, он водит пальцами по строчкам, стараясь воскресить забытое чувство, когда ты не двигаешься с места, а твои мысли блуждают где-то далеко. Эйдан чувствует, как повествование увлекает его прочь. Мысли, тревоги, внутренний голос уходят на задний план, и в конце концов становятся всего лишь белым шумом.
Когда он был помладше, мама приводила его сюда вместе с младшей сестрой Алейшей, которую больше интересовали игры, поэтому она брыкалась и капризничала, и Лейле приходилось выводить ее за дверь. Эйдану никогда не доставалось больше нескольких минут уединения, но эти мгновения успокаивали, прекращали путаницу мыслей в голове, помогали вздохнуть, вырваться… сделать все то, в чем он больше всего нуждался.
Громкий звук оповещает его о присутствии кого-то рядом. Эйдан отворачивается от соседа, стараясь не отрывать глаз от страницы, не желая раньше времени позволить кому-то разрушить чары. Краем глаза юноша замечает рядом с собой большую стопку книг.
Скрипит стул, из сумки вываливаются клочки бумаги: смятые чеки и квитанции, библиотечный бланк, листок ответов к кроссворду, превращаясь в жеваную белую кучу на столе рядом с ним.
Эйдан старается успокоить дыхание, потому что сосед начинает неразборчиво бубнить. Непонятно: это песня, мелодия или бессмыслица. Он замечает, что над первой бумажкой нависла шариковая ручка, затем следует ритмичное царапанье.
Эйдан не отрывает взгляд от страницы, пристально следует за словами в книге, впитывает их, стараясь воспроизвести то чувство, какое было у него, когда он в прошлый раз это читал.
На несколько минут молодой человек позволяет фокусу сместиться с книги на библиотечный зал, а затем – за его пределы, на улицу и дальше, на весь район Уэмбли. Он задается вопросом: как дела у мамы? Заметила ли Алейша, что он исчез? Мысли Эйдана возвращаются в помещение, обратно в библиотеку, к человеку, сидящему рядом с ним, который с остервенением царапает ручкой по бумаге, словно от этого зависит его жизнь.
Затем незнакомец резко встает, оставляя на столе груду сложенных бумажек. Краем глаза Эйдан наблюдает, как листочки, словно в замедленном движении, вытягиваются в линию, на каждый, по очереди, указывает палец соседа… и отсчитывает: один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь… Затем листочки засовываются в первую, верхнюю книгу в стопке – «Убить пересмешника».
Руки соседа задерживаются на секунду на обложке книги. Эйдан осознает, что уже какое-то время не переворачивал страницу, спрашивает себя: знает ли сосед, что он за ним наблюдает? Он и сам не понимает, зачем это делает. Потом, спустя мгновение, руки, обтянутые черным свитером, притягивают стопку к себе, с тихим кряхтеньем книги исчезают из поля зрения молодого человека, он слышит шарканье обуви по дешевому библиотечному ковру, шаги направляются в сторону конторки библиотекаря. Тогда он позволяет своим мыслям вернуться к повествованию.
Когда Эйдан наконец встает из кресла, в окно струится вечерний свет, и библиотека выглядит волшебно, точно так он ее и запомнил. Создается ощущение чуда, но он и раньше не верил в чудеса. Солнце рисует длинные тени на обветшалом интерьере, заливая все теплым янтарным светом, и библиотека будто вылита из золота. Он возвращает кресло на место, осторожно приподнимая его, чтобы не шуметь, хотя вряд ли тут остался кто-то из посетителей, кому бы он мог помешать.
Затем он замечает одинокий сложенный клочок бумаги на столе рядом с собой – кроссворд.
Какое-то время он вертит головой налево, направо, никто за ним не наблюдает. Эйдан протягивает руку, придвигает бумажку к себе и медленно разворачивает. Его пальцы обходятся с ней деликатно, бумага едва ли толще папиросной. Он не хочет ее порвать, думая о том незнакомце, что так настойчиво что-то строчил на бумаге.
