Следует помнить, что Спящая красавица была на сто лет старше принца. Она принадлежала к другой эпохе.
Из предисловия к переводу «Спящей красавицы», Лондон, 1877 год.
Лондон
Джеймс Стокер, или, как он поправлял себя самого в последнее время, – cэр Джеймс Стокер, с трудом пробирался между лошадьми и экипажами. Наконец, перепрыгнув через очередную лужу, он пересек оживленную лондонскую улицу. Едва Джеймс ступил на сухой тротуар, как проезжавшая мимо карета обдала его грязью. Его ноги оказались забрызганными, а полы пальто и обшлага брюк моментально промокли. Джеймс старательно отряхнулся, а затем продолжил путь. День для весны был прохладным, так что он чувствовал себя довольно неудобно в сырой обуви. Но даже это обстоятельство не смогло вывести его из равновесия.
Все те тридцать шесть дней, что Джеймс пребывал в Англии, он каждое утро просыпался в приподнятом настроении. В последнее время он был настолько возбужден, что порой опасался за свой рассудок. Ибо Джеймс, в известной степени искушенный в житейских делах человек, считал, что недопустимо появляться на людях с глупым выражением лица. А между тем жизнь его в настоящий момент текла слишком благополучно, хотя не так давно все обстояло совсем иначе. Так что Джеймс высоко ценил благосклонность фортуны.
Действительно, ему крупно повезло. Главное – то, что он остался жив, хотя еще месяц назад мог побиться об заклад, что этого не случится. Сейчас он поселился в таких апартаментах, о которых раньше и мечтать не мог. Кроме того, Джеймс вернулся на родину героем: три дня назад королева Виктория собственноручно возвела его в рыцарское звание. Он с упоением подписывался в то утро: «Сэр Джеймс Стокер, кавалер ордена Бани». Орден Бани не какая-то там заурядная награда – королева по достоинству оценила его заслуги.
За последний месяц ему назначили щедрое содержание, сулившее постоянный доход, он удостоился трех различных наград и был избран большинством голосов проректором колледжа Всех Святых в Кембридже. Он становился самым молодым проректором за последние сто лет. Но самым приятным было то, что Джеймса назначили председателем правления университетского финансового совета и сделали заместителем президента университета. Перед Джеймсом открывалось блестящее будущее: возможно, когда-нибудь и он станет президентом университета.
А Джеймс был честолюбив. Он покинул Англию ради карьеры, много выстрадал, чуть не погиб. И теперь вернулся, чтобы получить все, чего так страстно желал: после всех его стипендий, жалований, наград, дивидендов за научную работу и назначений – скромный кусочек власти. А также достаточно денег для того, чтобы сменить гардероб, кухарку (он не мог больше выносить обедов своей прислуги), завести первоклассных лошадей и купить маленький спортивный экипаж, который как-то попался ему на глаза. Прекрасная вещь – с красными ступицами и медными спицами колес!
Джеймс был на седьмом небе. Он с некоторой долей смущения упивался славой, нежился в ее лучах. Он ликовал, наслаждаясь прелестью новизны.
В настоящий момент молодой человек, напевая про себя, изучал номера домов. Он остановился перед надписью, гласившей: «Мистер Джон Лимпет – дантист, мужской парикмахер и нотариус». Вывеска висела под козырьком двухэтажного дома. Это было как раз то, что нужно. Джеймс поднялся по ступеням дома, выглядевшего весьма прилично: свежеокрашенный, с чистыми стеклами окон, с цветочными ящиками, красневшими геранью под каждым окном. Дверная ручка сияла начищенной медью, как и дверной молоток, за который Стокер взялся, чтобы постучать.
Толстая и приземистая, почти квадратная, женщина впустила его и, извинившись, проводила в приемную: любезный мистер Лимпет занят с другим клиентом («Жертвой», – подумал Джеймс), так как записываться необходимо заранее.
Стокер очутился в небольшом помещении, возможно, некогда здесь располагался кабинет. Он сбросил свое пальто – старомодная, но чистая и удобная комната прогрелась от полуденного солнца – и присел у окна, разглядывая обстановку. Вдоль стены стоял ряд стульев. Над ними в живописном беспорядке теснились миниатюры. На всех были изображены цветы. На расстоянии они смотрелись неплохо, возможно, оттого, что их умело развешали.
Позже, осмотревшись повнимательнее, Джеймс понял, что находится в приемной не один: он заметил женщину, сидевшую напротив него в дальнем углу, из которого доносились чуть приглушенные рыдания, смешанные с икотой.
– С вами все в порядке? – поинтересовался он.
Женщина кивнула, затем махнула мятым платком и покачала головой, давая понять, что на нее не стоит обращать внимание.
Стокер постарался вежливо игнорировать ее, продолжая разглядывать миниатюры, тем более что именно этого она, как ему показалось, и добивалась. Затем перешел к осмотру вазы с гвоздиками, стоявшей на этажерке. Но всхлипывания женщины мешали ему сосредоточиться. Джеймс увидел, что она держится за щеку.
– Зубы? – поинтересовался он из вежливости.
Женщина кивнула, шмыгнув носом.
– Болят?
Она снова утвердительно кивнула.
– Что ж, вы пришли по верному адресу, – подбодрил ее Джеймс.
Однако это не помогло. Дама опять кивнула, а затем снова принялась молча плакать. Ее плечи вздрагивали, хотя она старалась держать себя в руках. Джеймс встал, пересек комнату и присел рядом с ней.
– Вот. – Он протянул свой сухой носовой платок, так как ее совершенно вымок. – Какой зуб? – спросил он так, словно эта информация могла для него что-то значить.
Она осторожно коснулась двумя пальцами левой щеки, показав на задний зуб.
– О, подождите… – Джеймса неожиданно осенило.
Он полез в карман своего пиджака и достал оттуда табакерку, которую носил с собой уже несколько месяцев, затем открыл серебряную крышечку, чтобы показать, что табака там нет.
– Гвоздика, – пояснил он. – Я повредил зуб несколько месяцев назад: отломил кусок и расшатал его. Меня это очень расстроило, но мои друзья нашли выход. Надо положить две-три гвоздики вокруг зуба, и боль утихнет.
Женщина посмотрела на него с недоверием. На ее прелестном лице, которое не портила даже припухлость от слез, выделялись темные глаза с густыми, длинными ресницами. Через мгновение она потянулась за его сокровищем и довольно изящно достала своими пальчиками две гвоздики, положила их в рот, затем склонила голову, стараясь получше пристроить их языком на место. Она улыбнулась и пробормотала из-под платка:
