ХАБАРОВСК
Весенний город, узница тревог,
непонятых; последняя обитель:
как ты стремишься подвести итог,
как бы навек оставшийся в обиде.
Пусть нам с тобой не верится, но сам
себе я удивляться не устану -
пристрастию к холодным поездам,
к заброшенным и диким полустанкам.
Наверно, горькая отрада есть
в незапланированных мной командировках.
Но я услышу, как благую весть,
твой ровный гул, взывающий неловко.
Свою причастность бережно храня
к моим нелепым и смешным историям,
ты воскресишь забытого меня,
моими голосами жадно вторя.
* * *
О. Смирновой
Города – перекрёстки судеб.
Мы с тобой не жертвы, не судьи.
Мы с тобой – просто крики чаек
за окном над промозглым чадом.
Спит душа твоя среди лилий.
Чуть вздымается грудь залива.
И сквозь нас, как сквозь дымку в лете,
плывут голоса столетий.
Ты – дитя моё. Это значит:
не совсем я ещё растрачен,
лишь на неба клочки разорван,
на косынки, на смех и ссоры.
Ты меня на "Приморской" встретишь.
Будем жить. Ты и я. И третий.
Бог ли он или наш ребёнок –
все равно начинать с пелёнок
жизнь, о которой помнишь тем чаще,
чем меньше прячешься в настоящем.
* * *
СЮРРЕАЛИСТИЧЕСКОЕ
Я уже не знаю, какие немые лица
по ночам извечный прибой
заставляют смолкать.
Но я доверяю свои тайны
всем, кто хочет их слышать.
И уже ничего, ничего, ничего
ни взять, ни отнять.
И уже ничего, ничего
ничего не запомнить.
Вспоминать нечем, но это –
просто побег
от тоскующих листьев,
запачканных воздухом сонным
и встречающихся
на поворотах рек.
На поворотах судьбы –
или это опять повторенье
города, голосов, безлюдности
и пробуждений
в холодном доме,
с одинокой перчаткой в холле,
листающей –
какие-то страницы, что ли?
* * *
РОМАНС
Бывало: словно оживёт весна,
в рассветах вся, в капелях и напевах:
и вот опять мешались краски сна,
и ты опять сияла королевой!
А за окном – метёт, метёт февраль,
и город весь простужен и рассержен…
А на душе – узоры серебра,
и сердце бьётся в такт с любимым сердцем.
А жизнь – она по-прежнему светла,
и светлых слёз своих, смеясь, не прячет.
И верится: всплакнут колокола,
прольётся в руки блеск осенних прядей.
Меня сквозь бред, сквозь годы позови:
ведь не навек же птицы мая скрылись!..
Ведь мы – всего лишь крылья для любви,
изломанные, скомканные крылья.
Но я пройду сквозь тернии в наш дом,
где ты всегда сияешь королевой…
И вырастем из плеч любви вдвоём:
я справа, ну а ты – наверно, слева.
* * *
Я говорю бескрылью дум "прощай",
я выхожу из этого сегодня.
Пусть дождь из белых лепестков и белый чай
в тебя вольют печаль мелодий.
Мне не запомнить этих лёгких черт
твоих – но знаю: смерти нет на свете.
Ведь если нас не будет – то тогда зачем
дождь тихих звёзд летит в наш ветер?
И для чего тогда в твоих глазах
такой полёт – и дождь, и снег, и север?..
И на сосцах твоих жемчужная роса
так безупречна и осення.
Как сердце из двух жарких половин,
мы космос возрождаем ежедневно.
На тонком краешке серебряной любви
не стой – шагнёшь случайно в небо…
* * *
Дома – и крыши, крыши, крыши, крыши…
И боль моя уже совсем как сон тиха.
А время поднимается и поднимается всё выше,
почти что вровень становясь стихам, стихам,
стихам…
Я помню тех, кто мне не стал невестой,
и белоснежный смех, и города, колёс речитатив.
Пусть мы летим стремглав
кометой в неизвестность –
как символ веры, слово "жизнь" горит в груди.
Так хватит эту жизнь откладывать на завтра –
уеду, устремлюсь за солнцем, за весной!
Эскизы тишины пролью на чистый лист вокзала,
потом вернусь: за осенью – и этой тишиной.
В один из дней, когда прощальные берёзы
на лик любви серебряную бросят тень,
я упаду звездой на виа долороза –
и всё, что было, вдруг окажется иным, не тем.
Дома – и крыши, крыши, крыши, крыши…
Любовь моя уже совсем как мир тиха.
А время поднимается и поднимается всё выше,
почти что вровень становясь стихам, стихам,
стихам…
* * *
Отпустите меня с миром, закаты!
И осенняя одень тишина.
Жизнь расхватанною стать на цитаты
хочет больше, чем иного рожна.
Пусть я нищий и бездомный романтик,
пусть и каина печать на челе –
но я пыль вдыхал степных хрестоматий,
но я верен был любви и земле.
С обнажённым и распластанным сердцем
жить – да так, чтоб неба край целовать! –
вот мой путь средь русских единоверцев,
хоть в молитвах я исправил слова.
И душа полна, как вечером синим,
как проросшим сквозь фантомы быльём,
мифологией трёхцветной России
и щемящею трёхрядкой её.
Да, я свой! Не публицист оголтелый,
не копеечный ура-патриот…
Знаю я своё бессмертное дело:
слушать сердце – если сердце поёт.
* * *
Как сладко быть моею девочкой,
любимой самой, золотой…
Взять чистый мир с познанья дерева,
словно весенний баккурот, в ладонь.
А впрочем, как мне знать?..
Почувствуй: время
растёт из нас как странные цветы.
Я дам тебе гомеровское зрение:
как крылья мифа жизнь увидишь ты…
В моей квартире свет… Хотя нет света,
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru
