Глава 1. Кастрюля у меня внутри
Мама все время повторяет, что раз уж папы у нас нет, я в семье должен быть за мужчину.
Ладно. Окей. Это я понимаю.
Только почему я должен быть еще и за женщину?!
Внутри у меня все кипит. Как будто там кастрюля с пельменями, которую на плиту поставили, а крышку снять забыли. Того и гляди взорвусь!
Три… два… один…
– Да сиди ты ровно! – рявкаю я, когда Аська, вытирает мокрую щеку о плечо.
Просто как прикажете делать ей хвостики, если она елозит все время? И банты эти дурацкие… У нее как будто еще две головы выросло! Не ребенок, а Змей Горыныч какой-то.
– Не реви. Я сейчас придумаю что-нибудь. Поняла?
Аська кивает. И смотрит на мое отражение в зеркале с такой надеждой… Я от этого только сильнее злюсь. И рядом с горячим в груди возникает холодное. Маленькое, будто в кастрюлю у меня внутри бросили ледышку.
Делать-то что теперь?
Я сжимаю расческу в кулаке и бестолково оглядываюсь. Ага, вдруг решение под диван закатилось. Или прячется под кучей аськиных платьев, которые мы из шкафа выгребли. Рядом коробки с туфлями, ящик с носками, какие-то кофты, колготки с дырками… И поверх всего этого великолепия аськины ноты ровным слоем. Это их ветром так разбросало, когда я форточку открывал. Не могу, когда душно.
Аськино отражение разглаживает платье на животе и шумно втягивает сопли в нос.
– Ты придумал?
– Варежку закрой.
Живот у Аськи круглый и мягкий, будто ватой набит. Она почти вся такая – круглая и ватная. А нос, наоборот, длинный и острый.
– А теперь придумал?
Однажды она меня достала (вот как сейчас), и я сказал, что в детстве ее не за руку, а за ноздри в садик водил. Вот и вытянулся носяра! Ох, как она ревела… Мама меня чуть не прибила тогда, хотя ясно же, что это шутка была.
Ну, смешно же?
– Лучше бы у меня были короткие волосы. Как у Насти…
Вообще, Аська редко нюни разводит. Мы с ней оба такие – все держим в себе. Но сегодня у нее первый отчетный концерт в музыкалке, а у мамы педсовет затянулся. С педсоветами всегда так, они вообще никогда вовремя не заканчиваются. Так что пришлось мне сначала аськино платье гладить, потом туфли искать, а под конец еще и парикмахером работать.
Нет, это нормально вообще?
– Мака-а-ар… А теперь?
Волосы у Аськи светлые, тонкие и какие-то… скользкие. Банты на них вообще не держатся. Сползают и падают прямо в Ниндзины лапы. Это наш кот. Лежит на полу и смотрит на меня, как будто ухмыляется. На самом деле, так только кажется из-за шрама на морде (это его собаки подрали). Но я все равно направляю на него расческу и делаю вид, что стреляю. Бах! Ниндзя в ответ широко зевает и поворачивается ко мне филейной частью с обрубком хвоста.
Блохастое чудовище.
Вот попроси у меня сосиску, попроси!
Я вожусь с аськиными волосами еще минут пять, а потом понимаю – все, пора смириться с неизбежным и признать поражение:
– Может, с распущенными?
Аська делает скорбное лицо: уголки рта ползут вниз, губы трясутся…
– Но Ануш Аспетовна сказала…
Я молча показываю ее отражению в зеркале кулак. Вот честно, если она еще хоть слово скажет… Мы буравим друг друга взглядами. Наверное, что-то такое есть в моем лице, отчего Аська понимает, что лучше сейчас со мной не спорить. Спрыгивает со стула. Плетется в коридор. Шаркает ногами, будто каждая весит тонну, не меньше. А потом вдруг замирает, прислушиваясь, и верещит во все горло:
– Мама идет! Мама! Мама!
Я и сам слышу, как ключ ворочается в замке.
– Мама-а-а! – вопит в экстазе Аська.
Вжикает молния пуховика, шелестят пакеты. Мама заглядывает в комнату и демонстративно оглядывает бардак, который мы учинили… До-о-олгим таким взглядом. И только потом смотрит на меня.
«Ничего-то ты не можешь нормально сделать, Макар», – с усталым укором говорят мне ее глаза.
А мама вслух произносит:
– Дай сюда банты. Пакеты иди разложи. Рыбу – в морозилку.
* * *
Вот в этом и есть вся беда.
В том, что она вообще никогда со мной нормально не разговаривает. Только смотрит! А у меня от этих ее взглядов стынет кровь и внутренние органы жмутся друг к другу от холода…
И еще мама постоянно решает проблемы. Причем даже там, где их в принципе нет!
«Руки помыл?»
«Уроки сделал?»
«Футболка не задом наперед?»
Ну, я же не совсем тупой, мам. Помыл. Сделал. Где этикетка, там и спина.
Вот и сейчас. Она думает, я сам не догадаюсь сунуть рыбу в морозилку? В нижний ящик, где мы (внимание!) всегда храним рыбу. Для особо одаренных на нем даже изображение рыбки нарисовано. Мультяшное такое.
– Макар, сложи ноты.
Скрипнув зубами, кладу несчастную рыбешку на стол и молча иду в зал. Мама за считанные мгновения собирает Аськины волосы в хвостики. Затягивает их сначала тонкими резинками типа тех, которыми раньше пачки денег скрепляли, и только потом, поверх резинок, завязывает банты. Ловко. И как, интересно, я до такого додуматься должен был?
– Положи… – начинает она.
– Да знаю я, знаю!
Вот не хотел огрызаться, честно. Просто сколько можно меня за идиота держать? Видишь вот эту круглую штуку у меня на плечах, мам? Называется ГО-ЛО-ВА!
Я сердито собираю ноты и кое-как запихиваю в папку с кудрявым чудиком на обложке. Бетховен небось. Или Шопен какой-нибудь.
– Давай я, – заговорщицки шепчет Аська. Вытряхивает ноты и складывает правильно: так, чтобы страницы шли одна за другой, уголок к уголку. У нее вообще какой-то пунктик на порядке. И еще на насекомых. И на Насте.
Короче, не сестра, а одна сплошная заморочка.
– Макар! Я вообще-то тебя просила!
Я сердито вырываю папку из аськиных рук и заталкиваю в кофр для баяна, похожий на черный ящик из «Поля чудес». Это такая передача, бабушка уже тридцать лет ее каждую пятницу смотрит по телевизору. Ей вечером с семи сорока пяти можно даже не звонить, все равно не возьмет трубку.
«Поле чудес» – это святое!
Не удержавшись, нажимаю пару кнопок на баяне. Стук, стук, стук… Он Аське от деда достался. Ну, то есть как… Дед его сначала мне подарил, и я честно пытался с ним в музыкалку ходить. А потом передал Аське по наследству. Мне надоело, и я бросил.
Я вообще все бросаю.
Такой уж я человек.
И все равно хорошо, что инструмент без дела не стоит.
– Сейчас таких не делают! – говорил дед, с любовью поглаживая глянцевый корпус баяна. Зеленый, с белыми кнопками. – Это знаешь, какой баян? Тульский! Мелодия с двумя регистрами, переключаемый розлив. Такой сто лет будет служить и не сломается.
Я тогда, помню, расстроился, потому что на день рождения вообще-то боксерские перчатки хотел. А тут баян…
– Макар! – недовольно окликает мама. – Что ты там копаешься?
Я захлопываю кофр – клац – и закрываю на два замочка. Помогаю Аське надеть на спину коричневые ремни и с трудом подавляю улыбку. С этими хвостами она теперь на улитку похожа! Только дом на спине не круглый, а квадратный.
