Англия, февраль 1933 года
– Ну, дорогая, как думаешь, кто умрет на этот раз?
Этот неожиданный и крайне неуместный вопрос задал мне муж, который по-прежнему не отрывал глаз от извилистой окаймленной сугробами дороги, пока мы ясным солнечным днем ехали по ней и щурились от слепящего блеска недавно выпавшего снега.
– Майло! Что за ужасные вещи ты говоришь!
Но он, как обычно, и бровью не повел, и никакого раскаяния не проявил.
– Но ведь не станешь же ты отрицать, что на протяжении всего прошлого года люди взяли в привычку умирать, оказавшись в твоей компании.
Тут он был прав, хотя мне самой отчаянно не хотелось это признавать. На протяжении последних нескольких месяцев я оказалась вовлеченной в расследование двух убийств, и в обоих случаях дело закончилось тем, что я противостояла убийцам под дулом пистолета.
Более того, я вовсе не была уверена, что нынешняя наша вылазка за город обойдется без инцидентов. Судя по тому, как началось это наше путешествие, я предчувствовала, что в дальнейшем нас ждут нешуточные неприятности.
Все началось два дня тому назад, после того как нам доставили утреннюю почту. Я сразу же узнала фиолетовый конверт и корявый почерк, которым был нацарапан адрес. Письмо от моей кузины Лаурель.
Я вскрыла конверт и извлекла написанное той же рукой послание, содержание которого показалось загадочным и непонятным.
Не хотела посылать телеграмму, она привлекла бы нежелательное внимание, но поверь – дело не терпит отлагательств. Ты должна немедленно приехать в Лайонсгейт. А вот зачем – не скажу. Возможно, это сработает как приманка.
Ниже было приписано еще более коряво и торопливо:
Не сочти это за просьбу легкомысленной особы. Дело важное и срочное. Ты должна приехать немедленно.
Лаурель.
P.S. И можешь захватить с собой Майло, если хочешь.
В самом по себе письме не было ничего необычного. Лаурель имела склонность драматизировать события, эта ее черта часто проявлялась и в корреспонденции. Однако нельзя сказать, что послание меня заинтриговало. Я не представляла ни одной мало-мальски стоящей причины, по которой снова должна ехать в Лайонсгейт. Особенно после того, что там произошло.
Семь лет тому назад, когда Лаурель гостила в имении, ей довелось стать свидетельницей трагического происшествия – результата почти недельной пирушки и неумеренных возлияний. И это вызвало в обществе скандал, до глубины души потрясший всю страну, в том числе и мою кузину Лаурель.
Короче говоря, письмо все же достигло своей цели. И вот мы с мужем мчались по направлению к Шропширу на головокружительной скорости в новеньком автомобиле Майло «Астон Мартин Ле-Ман»[1].
Этот сверкающий черным лаком автомобиль был подарком, который Майло сделал сам себе к Рождеству. И муж настоял, чтобы мы поехали именно на нем. Думаю, Макхэм, наш шофер, был немало расстроен: очень уж ему не терпелось сесть за руль этой шикарной машины. Лично я считала, что Макхэму беспокоиться не о чем, поскольку упоительное чувство новизны от вождения у Майло скоро наверняка иссякнет.
К счастью, пока он был просто без ума от машины, его пленяла перспектива испытать ее на свободных загородных дорогах – только поэтому он и согласился на путешествие. А ведь поначалу ему вовсе не хотелось ехать в Лайонсгейт. Он желал провести зиму в Италии, и я понимала, что этот уик-энд станет скудной заменой его намерению сразу по нескольким причинам.
– Ума не приложу, почему я согласился с тобой поехать, – сказал Майло, словно прочитав мои мысли. – У меня нет ни малейшего желания проторчать целую неделю в продуваемом всеми сквозняками загородном доме в обществе нагоняющих тоску неинтересных людей.
Мой муж не принадлежал к числу тех мужчин, которые любят провести тихий уик-энд за городом. Он питал пристрастие к бесконечным вылазкам в свет и общению – качество, которое едва не разрушило наш брак не далее как в прошлом году. Но затем мы помирились, и я, затаив дыхание, ждала, когда он станет на путь исправления. Пока он меня не разочаровывал.
– Уверена, мы вернемся в Лондон еще до конца этой недели, – поспешила я его утешить. – Нет никаких причин полагать, что там произошло что-то серьезное. Ты же знаешь Лаурель.
– Знаю, – бросил он в ответ. – Однако понять не могу, почему ты потакаешь всем ее дурацким прихотям.
Видимо, его задело не слишком настойчивое приглашение в постскриптуме, что было весьма характерно для взаимоотношений: Майло и Лаурель всегда недолюбливали друг друга. Хотя открыто этой неприязни не выказывали и старались общаться в рамках приличий, пусть это и не всегда удавалось.
– Но согласись, все же это любопытно, – заметила я. – И что, скажи мне на милость, заставило ее вернуться в Лайонсгейт?
– С тех пор вроде бы шесть лет прошло, правильно? Уверен, неприятные воспоминания выветрились.
– Семь лет. И судя по тому, как она тогда рассуждала о тех событиях, я была уверена – ноги ее больше в Шропшире не будет.
– Если она не горит желанием находиться там, с какой стати мы должны? Ты знакома с Реджинальдом Лайонсом?
– Нет. – Я не была знакома с этим человеком, хозяином дома, но наслышана о нем. Вообще-то почти всем жителям нашей страны была знакома эта фамилия, Лайонс, – в основном благодаря истории, случившейся в его загородном поместье Лайонсгейт в тот роковой уик-энд 1925 года.
Лаурель оказалась там по чистой случайности. Нельзя сказать, чтобы она вела слишком уж светский образ жизни, но дружила с Реджи Лайонсом и его сестрой Беатрис чуть ли не с раннего детства. Их отец и его молодая жена умерли от гриппа, когда сам он находился во Франции. И по возвращении оттуда Реджи унаследовал имение, а опекать его принялись сестры. Думаю, для моей кузины приглашение провести уик-энд в Лайонсгейте стало настоящим событием, ведь в ту пору дом Реджи превратился в неофициальную штаб-квартиру, где собиралась золотая молодежь Англии – это после того, как Реджи влюбился в женщину по имени Изабель Ван Аллен.
Неоспоримый лидер этой компании, Изабель Ван Аллен, считалась в ту пору личностью почти легендарной. Женщина, чье прошлое было весьма туманно и загадочно, ворвалась и утвердилась в фешенебельном обществе благодаря победительной комбинации трех факторов: своей потрясающей красоте, острому уму и поистине железной силе воли. Ко времени, когда Изабель вошла в жизнь Реджи Лайонса, она была старше на несколько лет всех остальных в его компании и обладала шармом, перед которым не мог устоять практически никто.
