«Всегда можно уйти»
Асфальт был потрескавшийся, вытертый, размытый дождями и стаявшим по весне снегом. Точно посреди въезда располагалась глубокая яма, по форме напоминающая Африканский континент, дно которой сейчас устилала серо-белая в крапинку перина из сухих цветов акации, ржавых сосновых игл и тополиного пуха. Дальше, у самых выгоревших на солнце ворот, сваренных из толстых металлических труб, прямо посреди дороги обосновались муравьи. Проржавевший насквозь высокий забор, опоясывающий территорию лагеря, утонул в клене и лебеде, от названия – некогда красных бетонных букв на обшарпанном помосте – лишь жалкие остатки.
«Попал».
Кит стоял перед стянутыми ржавой толстой цепью половинками ворот, изображающими поднимающееся из-за горизонта солнце, и вытягивал шею, пытаясь разглядеть за ними, среди сорняков, сосен и полусухих акаций, хоть какое-то свидетельство человеческого присутствия. Ощущение, что он совершил серьезную ошибку, все крепло.
«И что теперь?»
Справа и слева гудел сосновый лес, заливались птицы. За спиной Кита лежала раскаленная июньским солнцем трасса и остатки автобусной остановки. Город остался далеко – за чередой поворотов, полосой железной дороги, заправками, автоцентрами и гипермаркетами.
Сюда он добрался без проблем. Просто повезло. Хмурый грузный дачник, все время вытирающий лицо клетчатым платком, подбросил его до поворота на своих стареньких «жигулях» и только раздраженно отмахнулся, когда Кит спросил, сколько ему должен.
«Обратно?»
Наверное, надо было так и поступить. Развернуться, пойти по обочине в сторону родного плавящегося от жары города, лелея надежду поймать попутку, и раз и навсегда забыть всю эту бредовую затею, которая началась в громыхающем всеми сочленениями трамвае.
Самый обычный на вид мужчина, лет сорока, в светлом тонком костюме, стоял как раз напротив Кита, время от времени бросая на него внимательный взгляд и задумчиво улыбаясь. Потом он заговорил. Точнее, губы его зашевелились, и Кит, решив, что его хотят спросить о стоимости проезда или еще о какой-то важной мелочи, двумя пальцами вытянул из уха капсулу наушника.
После пары туманных фраз о «некоторых особенностях» и обещания «помочь справиться» прозвучало то, от чего сердце Кита ухнуло в желудок. «Странные сны».
Увидев, как побледнел собеседник, мужчина назвал ему адрес, а точнее, маршрут и вышел на первой же остановке.
Кит обдумывал его слова несколько дней. Известная чужому человеку тайна, само существование которой он нередко отрицал, засела в голове болезненной глубокой занозой. Кит колебался, искал объяснения, а в голову лезли гипнотизеры, черные трансплантологи, торговцы людьми, сектанты и почему-то булгаковский Воланд.
И вот ровно через пять дней он поймал машину на автобусном кольце в северной части города и, запинаясь, попросил высадить его на трассе, через несколько десятков километров, чувствуя себя полным идиотом. Как и сказал незнакомец, там оказались только сосны да заброшенный детский загородный лагерь, некогда принадлежавший, скорее всего, какому-нибудь заводу.
«Уезжать? Или нет?»
От постоянного недосыпа мысли были вялыми и неповоротливыми.
Он никак не мог определиться, чего хочет больше. Взгляд Кита снова заскользил по ржавому забору, по сорнякам, по выгоревшим воротам и вернулся к разрушенным бетонным остаткам названия лагеря. Надпись была практически уничтожена. Серое крошево да ржавые обрубки арматуры – все, что осталось от первых букв. И лишь в самом конце еще сохранилось уже бледно-розовое, потрескавшееся и весьма настораживающее «… ец».
Кит фыркнул, отогнав от себя десяток наиболее подходящих вариантов названия для столь живописного местечка, и двинулся на штурм калитки. Сосны настороженно поскрипывали узловатыми ветками ему вслед.
Пронзительно вскрикнули петли: калитка поддалась первому же рывку и припорошила его кроссовки горстью ржавой трухи. С ближайшего куста сорвались перепуганные воробьи, но уже несколько секунд спустя забытое людьми место снова накрыла тишина. Лагерь с загадочным названием был укутан серой густой паутиной забытья.
«Помощь… Он предлагал помощь. А мне нужна помощь?»
Прямо перед воротами, через каких-то двадцать шагов, располагалась вымощенная плитами небольшая квадратная площадка, сейчас почти затерявшаяся в траве, где в полукольце синих елей высилась на пьедестале статуя горниста. У статуи не хватало головы и руки с горном, но сама поза была уж слишком красноречива. Кит не стал подходить. Тенистая аллейка тянулась справа от площадки вглубь территории, и там, за соснами, акациями и разросшимися кустами барбариса, виднелось двухэтажное здание из посеревшего от времени кирпича, больше всего походившее на спальный или административный корпус. Туда он и направился, минуя выгоревшие на солнце стенды с бледными оптимистическими надписями из серии «Так мы отдыхаем», одноэтажные постройки неизвестного назначения с заколоченными дверями и окнами, заросли декоративных кустарников и разрушенные вазоны с сорняками, среди которых проглядывали героически проросшие цветы. Ему просто надо было куда-то идти.
Шуршащие заплатки из сухих игл и цветов акации устилали все ямки и трещины, и этот шелест под подошвами немного успокаивал. Впервые в этом незнакомом, пугающе пустынном месте напряжение покинуло его. Он всегда мог вернуться. Рюкзак с самым необходимым болтался за спиной, в кармане вместе со смятыми купюрами лежал мобильный, который всегда молчал. Но раз уже приехал, чего бы не исследовать округу? По крайней мере, пока он не убедится, что ошибся и местный злой сторож не выставит его за ворота.
«И чем быстрее, тем лучше».
Пели птицы. Так пели, что желание достать из рюкзака наушники умерло, не успев оформиться. Воздух, свежий, чистый, пропитанный сосновой смолой, нагонял приятную сонливость, особенно ощутимую после тяжелых ночей.
Ветер скрипел качелями на детской площадке, виднеющейся за соснами слева. Площадка, тоже старая, выгоревшая и проржавевшая, вызывала желание опробовать все ее качели немедленно. Особенно хороши были просторные деревянные кресла на высоких турниках. Для малышей они были высоковаты, а вот для таких, как он, в самый раз. Словно созданные для того, чтобы лечь с полной головой музыки, текущей по белым шнуркам наушников, подогнуть ноги и качаться, глядя на небо.
Он даже остановился, внезапно поняв, что отлично знает, каково это – качаться на таких вот качелях. И что синие справа ходят туго, а вот ближайшие, зеленые, даже почти не скрипят. Холодок, вызывающий дрожь, словно прикосновение бесплотного духа, пробежал по спине, оставляя за собой след мурашек, несмотря на знойный день, и Кит стиснул зубы, предчувствуя начало ненавистных «глюков», как он сам их называл. Мощное дежавю, потом холод, потом…
