– Подсудимая, встань!
Властный голос судьи ворвался в искаженное наркотиком сознание, и Нелла поднялась на ноги, чувствуя, какие те ватные, словно не ее. Тело бил озноб – в зале суда было холодно. Хорошо хоть ей позволили надеть робу, а не потащили сюда обнаженной. Впрочем, теперь уже ей все равно – лучше замерзнуть до смерти сейчас, чем мучительно и долго умирать от той участи, что ждет ее впереди.
Судья что-то пространно говорил, но слышала его Нелла плохо. Смысл слов уловить получалось с трудом, и сводился он к тому, что муж обвинил ее справедливо, и суд выносит ей карательный приговор.
Голова кружилась нещадно, и даже не получалось посчитать тех нескольких мужчин, что еще находились в зале, кроме нее и судьи. Мужа тут не было – с ним Нелла не виделась с момента ареста.
Кажется, судья велел увести ее. Не успела сообразить, как с двух сторон ее подхватили под руки стражники и буквально выволокли из зала суда. Ноги к тому моменту совсем отказались ей служить и волочились по полу. Чем же ее напичкали? Помнила только, как перед судом ей сделали несколько инъекций.
Немного очнулась в темной и холодной камере – скрип ржавой двери прорезал слух, но стоило только коснуться головой провонявшей подушки на жестком тюремном ложе, как сразу же Нелла погрузилась в глубокий сон, больше похожий на обморок.
Очнулась Нелла от соприкосновения с чем-то горячим и резко пахнущим. В это что-то погрузили ее тело, и еще раньше, чем открыла глаза, расслышала старческий голос.
– Куда суешь с головой! Не надобно! Подержу пока эту копну на поверхности. Тут особые навыки требуются, чтобы распутать этот клубок и промыть как следует… Идите уже отсюдова!..
Открывать глаза было тяжело – веки казались неестественно тяжелыми. И сфокусироваться получилось не сразу. А как смогла, рассмотрела деревянное корыто, полное того, во что ее и поместили. Возле корыта стояла женщина в длинном черном балахоне. Лица Нелла ее не видела, лишь широкую спину. И спросить ничего не рискнула, чтобы не напугать. Но она никак не могла сообразить, как оказалась тут – в этой маленькой и душной комнате, как показал беглый осмотр. Ведь она помнила, что засыпала в камере, сразу после суда.
– Очнулась, наконец-то, – повернулась к ней женщина и проговорила тем самым старушечьим голосом, который и слышала Нелла.
На самом деле, она и была древней старухой. Но с очень морщинистого лица на Неллу смотрели пронзительно-синие и молодые глаза. А в руках она держала мочалку.
– Готовься к тому, что буду мыть, чуть ли не сдирая шкуру, – проворчала старуха, обмакнула мочалку в воду и принялась щедро намыливать большим куском мыла.
– А… вы кто, и где я? – снова обвела Нелла глазами обшарпанную комнатушку с местами осыпанной штукатуркой.
– Банщица я, а ты в тюремной бане. Хвала Вершителю судеб, очнулась, а то силы уже не те – шкрябать беспамятных, – проворчала старуха и принялась намыливать руки Неллы.
– И долго я спала?
– Да сутки, почитай…
– Всемогущий! – простонала Нелла, понимая теперь, отчего так ломит тело. – Как долго! Что же они мне вкололи?
– Ну вестимо, что не сама ты впала в такую спячку. Покорности они так добиваются и послушания, – согласно закивала банщица, не останавливаясь ни на секунду. Теперь она мылила Нелле спину, заставив ее сесть в корыте. – А какая же это покорность, когда человеческое создание становится похоже на овощ на грядке. Сорвал его и клади, куда хочешь…
Банщица ворчала без остановки, и мысли ее сейчас были созвучны с мыслями Неллы. О какой покорности может идти речь, если с самого начала все пошло не так? Да и не сопротивлялась она, отчасти признавая вину за собой. Но чтобы отречься и предать суду… Как мог Сир так поступить с ней? Ведь она его любила, ну или считала так. Думала, что и он ее любит. Ребенка даже планировали родить через год. А теперь все мечты и планы пошли прахом. И что ждет ее впереди не известно. А кстати, что ее ждет?
– Не знаете, к чему меня проговорили? – снова открыла глаза Нелла. До этого она отдалась во власть умелых рук и размышляла о своей незавидной участи с закрытыми глазами.
– А ты ж разве не знаешь? – всплеснула руками старуха. – Вот же незадача! Впервые на моей практике такое случается.
– Так к чему же?
– К рабству, девонька, – тихо проговорила старуха, низко склоняясь над Неллой. – Да не у кого-нибудь, а у Великого Чорса. И что тебя ждет там, одному Вершителю и известно, – возвела она глаза к потолку. – Кто знает, может, смерть для тебя и стала бы легким искуплением.
– К Чорсу?!
Нелла почувствовала, как на голове зашевелились волосы от ужаса. Про Чорса – самого могущественного алхимика всех поколений она была наслышана. И ничего хорошего люди о нем не рассказывали.
– А ты тоже хороша! Где это видано – имитировать страсть?! Грех-то какой!.. Неужто не смогла кончить по-честному? Да вон, хотя бы мятный крем использовала – чего еще проще? А притворяться, голубушка, нужно годами учиться. Не у многих из нас получается. Да и мужчин не проведешь… Э-эх, дурья башка – подписала сама себе приговор, – сокрушалась банщица, а в Нелле всколыхнулось желание защищаться.
– Да, не виновата я! – снова села она в корыте. Пусть хоть эта старческая душа выслушает ее правду. – Он сонную меня захотел, не успела приготовиться. Даже разбудить не потрудился. Я и сообразить не успела…
– Нел, я хочу тебя…
Голос мужа еще едва вторгся в сонное сознание, как сильные руки уже подхватили ее и поставили на колени. Коленом муж силой развел ей ноги. Палец вошел во влагалище причиняя боль, которая еще и усилилась, когда он проник в нее членом.
– Кончи для меня, крошка, – принялся вбиваться в нее Сир, больно сдавливая пальцами ягодицы.
И кончил он почти сразу со словами:
– Ты – холодная сука! Не кончила для меня!..
Вот и все. А вечером ее арестовали по жалобе мужа и поместили под стражу. В темнице она провела неделю. Два раза ее допрашивал следователь, но того, что она говорила, он не слышал. А потом состоялся суд. И теперь ее участь предрешена.
– Не виновата она… Эх, девка! Только мы виноваты в том, что не можем подарить мужу страсть. А на них, сама знаешь, как то действует – злыми становятся, неуправляемыми. Наши гормоны им очень нужны. Но что теперь об этом говорить? Видно, мать тебя плохо воспитала.
– У меня нет матери, – машинально отозвалась Нелла, думая о своем.
Мама умерла, когда она появилась на свет. Воспитывал ее отец, который и сам почил, едва она вышла замуж за Сира. И теперь Нелла считала себя сиротой. А еще и осужденной женой – самой презираемой в обществе женщиной, чья личная жизнь стала всеобщим достоянием, кого общество осудило на вечные муки.
