В стихотворении М. Ю. Лермонтова «Дума» (1839 г.) есть строки:
Насмешкой горькою обманутого сына
Над промотавшимся отцом.
Никому не нравится быть обманутым[2]. Моральный, а порой и материальный ущерб запоминается надолго. Причем моральный урон в большинстве случаев переживается сильнее, унижение и разочарование вызывают негативные эмоции[3]. Обман обычно воспринимается как свидетельство моральной нечистоплотности некоего лица, его хитрости, которая, как утверждал один из наших классиков, всего-навсего «низшее проявление ума». Исключением явился лишь влюбленный поэт, воскликнувший, что он «сам обманываться рад», тем более когда его герой философски утверждал, что «тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». Но представьте себе, что вы проиграли партию в шахматы или в шашки, причем, может быть, не одну, а несколько подряд. Вы ведь не заявите, что вас обманули, вы признаете, что противник сильнее вас, он владеет не только правилами игры, но ее сутью, тонкостями, стратегическим видением и тактическими ловушками. Все это – достоинства игроков высшего класса, гроссмейстеров. Их превосходство вы признаете без обиды.
Теперь, отбросив эмоции, допустим, что в жизни взаимоотношения людей на всех уровнях являются определенными игровыми системами со своими правилами и особенностями. Это не плод нашей фантазии, к этому заключению относительно недавно пришла современная психология. Родились понятия: трансакция – единица общения; процедуры, ритуалы и времяпрепровождения – простейшие формы общественной деятельности. Наконец, было сформулировано определение игр. «Игрой мы называем, – пишет выдающийся американский психолог Эрик Берн, – серию следующих друг за другом скрытых дополнительных трансакций с четко определенным и предсказуемым исходом. Она представляет собой повторяющийся набор порой однообразных трансакций, внешне выглядящих вполне правдоподобно, но обладающих скрытой мотивацией; короче говоря, это серия ходов, содержащих ловушку, какой-то подвох. Игры отличаются от процедур, ритуалов и времяпрепровождений, на наш взгляд, двумя основными характеристиками: 1) скрытыми мотивами; 2) наличием выигрыша. Процедуры бывают успешными, ритуалы эффективными, а времяпрепровождение – выгодным. Но все они по своей сути чистосердечны (не содержат «задней мысли»). Они могут содержать элемент соревнования, но не конфликта, а их исход может быть неожиданным, но никогда – драматичным. Игры, напротив, могут быть нечестными и нередко характеризуются драматичным, а не просто захватывающим исходом»[4].
Блестящие открытия современных психологов страдают одним, отнюдь не умаляющим их значения недостатком: нынешние последователи Карла Юнга и не подозревали, что они описали явление, бывшее в течение тысяч лет достоянием китайской культуры общения. То, что ныне названо «играми», еще за несколько столетий до начала нашей эры было разработано и внедрено в повседневную жизнь в системе ценностей китайской цивилизации. Причем я хочу подчеркнуть, что стратагемность мышления и поведения – а именно это понятие эквивалентно понятию игры – относится к характерным особенностям именно китайской цивилизации, к достижениям ее философской и политической мысли. Этот феномен, внедренный в общественное сознание, с веками, перейдя национальные границы, отразился и на политической и общественной культуре таких восточноазиатских стран, как Япония, Корея, Вьетнам. И только теперь начинают соединяться традиционные китайские научные представления о человеке и его возможностях с данными европейской науки, которые весьма точно отразили суть философии непрямых действий[5], именуемой стратагемным мышлением.
«Стратагемы являлись как бы синтезом результатов оценки ситуации и специфического приема, выработанного теорией для аналогичной обстановки. Содержание стратагемы раскрывалось и осуществлялось на практике через сумму специальных постановлений (императорских указов, распоряжений министерств, докладов от исполнителей). В наибольшей степени понятие стратагемы сходно с понятием алгоритма[6] в математике»[7], то есть системы операций, применяемых по строго определенным правилам, которая в результате последовательного их применения приводит к решению поставленной задачи. Поэтому мы и называем стратагематику наукой точной. Однако если говорить, например, о дипломатических стратагемах, то можно сказать, что «стратагемность – это своего рода дипломатическое карате: знающий правила, владеющий техникой может победить даже более сильного противника, если точно нанесены удары по его уязвимым местам»[8].
При этом следует отметить, что «стратагемы существуют у всех народов, однако на Западе нет аналогов такого свода стратагем, который уже в течение почти трех тысячелетий характеризует традиционное китайское мышление. Он представляет собой своего рода зашифрованную таблицу умножения, известную каждому китайцу с детства и во многом организующую его поведение в различных жизненных ситуациях», – этот вывод был сделан нами в середине 90-х годов прошлого века[9]. Как показывает современное состояние науки о стратагемах, он не только не устарел, но, наоборот, постоянно подтверждается другими исследователями.
Это свидетельствует о том, что европейская стратагематика, зародившаяся в Древней Греции, через Рим и Византию просочилась в сознание начала той эпохи раннего Средневековья, в которой она увяла как несовместимая с установлениями христианской религии. Но возникает вопрос: где же, в какой из древних цивилизаций впервые зародились идеи использования особых приемов для достижения успеха в военном деле, дипломатии, в дворцовых переворотах и других сторонах жизни древнего общества? Источники свидетельствуют о том, что история Древнего Китая содержит наиболее обширный круг применения стратагем в политической жизни, вооруженных конфликтах, в общественных делах и в быту[10]. И именно китайская историческая и философская традиция подобно глубинному бурению позволяет извлечь на обозрение факты наиболее раннего применения стратагемных уловок[11].
Человечество с момента его становления было обществом информационным. Ни одну из цивилизаций, бывших в историческом прошлом или существующих ныне, нельзя изучать в отрыве от общечеловеческой цивилизации. Все цивилизации представляют собой варианты развития этой земной цивилизации, выражаясь языком музыки – вариации на тему прогресса человечества. Итак, первое требование – изучать цивилизации системно, то есть как систему цивилизаций, образующих нечто единое целое. Второе методологическое требование – изучать в сравнении
