Мы с мужем купили новое косовище. Это, если кто не знает, такая длинная палка с железным кольцом и клинышком на конце, чтобы лезвие косы прикреплять. И вот несу я эту палку из магазина, держу вертикально, чтобы прохожих не задевать, а муж говорит:
– Ты прямо как на митинге, только плаката наверху палки не хватает.
Посмеялись мы, а потом решили дочку разыграть. Она приходит с работы, видит в коридоре палку, спрашивает, зачем она.
А я говорю:
– На митинг завтра пойдём. Палку сегодня выдали, а плакат дадут завтра.
Дочка испугалась:
– Хотите, чтоб вам там голову дубинкой проломили? Какой митинг? Кто организовывает?
А что отвечать? Я за политикой не особенно слежу, что дальше врать, ещё не придумала.
– Не знаю, – говорю. – Какая разница! – шутить, так шутить. – Обещали нам по тысяче рублей за участие и ещё тысячу за несение плаката.
– Кто обещал?
– Тётка какая-то у метро.
– Никуда вы не пойдёте, ни на какой митинг! – ещё больше рассердилась дочка, схватила палку и понесла на улицу. Я ей кричала вслед, что пошутила, но она палку выбросила.
А хорошее было косовище! Жалко. Улучила я момент и пошла искать утраченную палку. Не успела дойти до помойки, встретила соседа – идёт с тем самым косовищем. Я замедлила шаг, раздумывая, как бы объяснить ему, что это наша вещь, но он расценил мою остановку, как желание поговорить, и начал:
– До чего страну довели! Протестовать надо! Выступать, отстаивать свои права! Иду завтра на митинг. Свободу защищать будем! Флаг у меня есть, теперь вот древко для него нашёл хорошее, – и гордо показывает на наше косовище.
Мне всё шуточки, а человек вот, действительно, о стране думает, а не о траве на дачном участке. И не стала просить у него наше косовище.
Таня пришла к врачу в районную поликлинику.
– Болит? – спросила врач. – Где? Здесь? Ничего страшного. У меня тоже здесь болит. Это возрастное, тут уже ничего не поделаешь.
Таня огорчилась и на следующий день поделилась своим огорчением на работе. Сотрудницы возмутились:
– Кто сейчас в поликлинику ходит! Это бесполезно. Надо к платному врачу обратиться.
Таня послушалась сотрудниц и пошла в медицинский кооператив, заплатила за прием и стала дожидаться своей очереди к врачу.
Очередь оказалась меньше, чем в районной поликлинике, а вот врач – та же самая, их участковая, Нина Владимировна. Ее трудно не узнать или с кем-то спутать – очень уж приметная родинка на щеке возле носа.
Нина Владимировна не узнала Таню и говорит:
– Надо провести компьютерное лазерорезонансное обследование, сделать анализы, потом назначить лечение. И все пройдет, если вы серьезно отнесетесь к своему здоровью. Вот вам направления, вот счет. Идите в кассу, платите.
Таня посмотрела на счет и решила подождать до получки.
Вечером рассказала соседке. Та говорит:
– Если есть лишние деньги, то, конечно, плати, только они тебя все равно не вылечат. Я таких случаев не знаю. А вот как исцеляет молитвенница Манефа – уже много есть примеров. Я вот всего один раз к ней сходила – и ни простуд, ни радикулитов.
Пошла Таня на целительный сеанс Манефы во Дворце культуры. Погас свет, на сцену упал луч прожектора, и в освещенном круге появилась Манефа. Платок черный по-монашески завязан, а из-под него волосы длинные по голым плечам, как у ведьмы.
– Посмотрите мне в глаза, – говорит, – поверьте в мою целительную силу, в чудодейственность моей молитвы – и вы покинете этот зал здоровыми.
А Таня у нас такая доверчивая, такая впечатлительная, что ей сразу начало казаться, что болезнь прошла. И она вскочила с места и побежала по проходу к сцене, чтобы поблагодарить целительницу Манефу, но, приблизившись к ней, увидела на щеке ту же родинку приметную. И узнала это – Нина Владимировна, врач участковый из районной поликлиники, она самая, у которой у самой болит в том же месте – и лечить бесполезно.
Таня снова почувствовала себя больной и поковыляла к выходу из зала.
С некоторых пор по ночам Марье Дмитриевне стал являться черт. Ей бы осенить себя крестным знаменем, сотворить молитву, а если не поможет, то обратиться к священнику. Но Марья Дмитриевна по старинке отправилась к врачу в районный психдиспансер. Она рассказала ему о том, как черт по ночам является, как выглядит нечистая сила и что при этом говорит.
– Типичный случай! – воскликнула докторша, – синдром Кандинского-Клерамбо или, чтобы вам было понятнее, параноидный синдром. Хорошо, что вы сразу к нам пришли. В начальной стадии болезнь вполне излечивается. Однако для этого нужно недельки две полежать в больнице. Сейчас там мест нет, но я вас поставлю на очередь.
– Спасибо вам большое, – сказала Марья Дмитриевна и отправилась домой продолжать беседовать с чертом и ждать приглашения в стационар.
Через месяц ей позвонили, дескать, можно прийти госпитализироваться. Первая же ночь в больнице принесла Марье Дмитриевне облегчение – образ черта сделался бледным, речь хвостатого еле слышной.
«Славно-то как! – подумала Марья Дмитриевна, проснувшись утром. – Скоро буду совсем здорова».
Но она рано радовалась. После обеда ее подозвали к окну. Марья Дмитриевна выглянула и не поверила своим глазам. Под окнами больницы стояла толпа с плакатами: «Свободу Марье Дмитриевне!», «Долой тюремщиков в белых халатах» и просто «Маша – наша!».
– Чего это они? Или опять у меня галлюцинации? – в страхе спросила Марья Дмитриевна.
– Нет, – ответил врач, – это, к сожалению, реальность. Сейчас я открою окно, а вы им скажите, что, действительно, больны и что пришли сюда добровольно.
Толпа под окном не поверила словам Марьи Дмитриевны и заволновалась еще больше.
– Она под воздействием лекарств! – выкрикнул один.
– Видите, как ее там запугали! – подхватил другой.
– Ее пытали! – объявил третий.
– Маша – наша! Маша – наша! – скандировала толпа.
Марья Дмитриевна вглядывалась в этих людей и не находила ни одного знакомого лица. К счастью, вскоре полил сильный дождь и митингующие разошлись.
Во вторую ночь в больнице черт уже, можно считать, и не показывался на глаза Марье Дмитриевне. Но зато толпа под окнами гудела уже с утра…
– Мы вас выписываем, – сказал врач Марье Дмитриевне после завтрака. – А не то эти митинги не только больных, а и весь на персонал с ума сведут.
– Хорошо, – сказала Марья Дмитриевна и пошла собираться.
Дома в первую же ночь ей опять явился черт в самом мерзком своем обличии, но это было не так страшно, как митинг.
Вернувшись на службу после отпуска, Стояков не узнал своей комнаты: на том месте, где он привык видеть яркий плакат с изображением Аллы Пугачевой, висела икона. Перед Христовым ликом, как и полагается, горела лампадка.
