Владимир Кочергин - Судьбы, как есть

Памяти моих боевых друзей посвящаю

Артем Шмелев.

Туман медленно расходился.

– И надо же было так угораздить, лежать здесь одному, – силился вспомнить подробности выдвижения Артем Шмелев, но это ему давалось с трудом. От напряжения еще больше заломило виски и затошнило. – Где ребята?

Он попытался подняться, но острая боль под правой лопаткой пронзила плечо и бросила его обратно. Туман будто навалился на него, как снежный ком, забивая рот и не пуская в грудь воздух, казалось, так необходимый сейчас, чтобы все понять, что же все-таки с ним произошло?

– Наверно, я ранен, – подумал Артем. Он глубоко вздохнул и снова ощутил разламывающую боль в плече. Его глаза разглядели стволы деревьев, ноздри втянули запах гари, и он вдруг начал вспоминать, как их рекогносцировочная группа получала задачу от начальника штаба на выдвижение и как всё, несмотря на спешные сборы, начиналось нормально, по-боевому, и не предвещало такой быстрой беды. Почему-то ему сквозь картины выдвижения вспомнился анекдот, который рассказал ротный перед выездом, и они дружно смеялись, хотя, что в нем такого смешного.

– Вечером в квартиру гражданина Иванова вошли двое, сказали, что из военкомата, – рассказывал ротный, – и забрали в Армию деньги, золото, видеомагнитофон и телевизор.

Илья Касьян, лучший друг Артема, рассовывая боекомплект в карманы разгрузки, шутил по поводу новенькой медсестры, появившейся вчера на базе с прилетевшей парой вертушек из Моздока. Это была очень полная молодая особа, но симпатичная на мордашку. Улыбалась она во весь свой рот, рассказывая о том, как долетела. Такая уверенная в себе сестрица, казалось, что приехала не на войну, где, кстати, и убивают порой, а на встречу к своему любимому. А, может быть, так оно и было? Кто знает?

– Вот это корма, мужики! – говорил Илья. – Такую площадь и в полтора месяца не изучишь. – Все засмеялись. А Илья вдруг насупился и замолчал. Артем тогда понял, почему осекся на полуслове Илья, а потому, что он никогда, даже в Афгане, сам не любил таких разговоров, когда дело касалось девчонок, которые служили там и которых многие за глаза часто называли «чекисками». Якобы приезжают они на войну только ради бабок, чеки заработать, среди мужиков пофлиртовать и отвалить домой. Он, видимо, вспомнил, как тогда после тяжелого ранения его несли на носилках не парни из разведки, а девчонки, две хрупкие девичьи фигурки, до вертушки и после ее приземления. А кто ему перевязки щадящие делал, кто уколы не больно ставил, кто в операционной работал ассистентами у хирургов?

Губы как будто хрустели, когда Артем начал их облизывать. Хотелось пить. «Вот они вышли колонной на опушку леска, – вспоминал дальше Шмелев, – его бронетранспортер шел первым, до Бамута оставалось совсем ничего, и вдруг этот удар, вспышка и тьма. А где же второй бронетранспортер? Куда он делся? Где все ребята?»

Сознание произошедшей, еще пока не совсем понятной трагедии заставляло напрягать память, попытаться встать и разобраться. Артем, превозмогая боль, все-таки смог подняться и пошатываясь подойти к дымящему бронетранспортеру. Все три офицера, находившихся с ним на броне, теперь неподвижно лежали на земле недалеко друг от друга. Духи их, видимо, добивали, бронежилеты и оружие отсутствовало. Издевательств не наблюдалось, но прострелены в упор они были конкретно, а майор Тонов так был изрешечен, что узнать его можно было только по кроссовкам. Страшно почему-то не было, было одиноко и обидно до слез. Вдруг он отчетливо услышал свое отчество. Это был голос Ильи. Это он не дал этим шакалам, как выяснится позже, добить Артема, Это он вместе с радистом сержантом Грязновым, теперь уже неподвижно лежащим на спине, успел соскочить со второго бэтера и завалить духа с гранатометом, успевшим все-таки перед своей смертью выпустить гранату в борт притормозившей машины. Артем еще при выдвижении из Асиновской понял, что у второго бэтера движок «говно», хотел вернуться, да Ильюха заверил, что ничего, разбежится. Но он не разбежался, а все тормозил ход и отставал.

Пока Илья с Грязновым завалили еще двоих боевиков в кустарнике и обходили просеку, духи успели добить ребят и, оставив прикрытие, быстро отойти.

– Разрыв гранаты, товарищ полковник, – сказал Илья, пошатываясь и держась левой рукой за живот, – был совершенно неожиданным и ненужным.

Илья хоть и был ранен в живот, а все-таки шел к Артему, чему тот был очень обрадован. Сознание Илья не терял, но двигался с трудом, а потом присел, опустившись на колени в пяти шагах от Артема. Немного раньше он успел выйти на связь и доложить начальнику штаба о нападении боевиков, а тот пообещал ему прислать подмогу. Когда полковник Шмелев начал понимать, что с ними произошло, уже две БМП (боевая машина пехоты) «летели» с десантом на выручку. Благо было недалеко от Асиновской, всего-то чуть больше шести километров.

– Ну, все, полковник, – сказал, улыбаясь сквозь усиливающуюся боль Илья. – Будем жить, если не помрем!

Артем взглянул на бегущих бойцов от подъехавшей бээмпешки, хотел что-то сказать Илье, но не успел и потерял сознание. Когда его на носилках заносили в хирургическую, он уже, придя снова в себя, увидел, что у капитана-хирурга ассистентом была та самая, приехавшая вчера новенькая медсестра из Моздока.

Операция длилась около трех часов. Не зря командующий недавно вручил хирургу орден «Мужества». Вытащил хирург, не без помощи новенькой ассистентки, у Артема этот чертов осколок. О чем, конечно, Артем смог узнать только после пробуждения от общего наркоза, уже в отдельном медицинском батальоне специального назначения. На его вопрос: – «Где подполковник Касьян?» – ответ был коротким:

– Он умер.

Все тело, которое болело и ныло, стало как огненный шар, и что только смог почувствовать в этот момент Шмелев, так это острую боль в зубах от сильно сомкнувшихся челюстей. Погиб его сослуживец, его бывший командир разведроты полка, его друг, помощник и спаситель. Как узнал Артем позже, Илья скончался от потери крови. Для переливания ему нужна была четвертая группа крови, резус отрицательный. Долбанное государство, вечно чего-нибудь, да не хватает. Бойцов, сказали, с такой группой крови не нашлось. И когда стала потихоньку уходить своя боль, Артем все чаще стал ощущать боль потери всех, кто погиб из их группы, но особенно он страдал от потери друга Ильи. Из десяти ушедших на рекогносцировку продолжал жить только он один, Артем Шмелев, которому Бог приготовил еще немало испытаний в судьбе за ту, видимо, удачу остаться тогда в живых, за счастье продолжать жить.