Из всех возможных мотивов для написания этой книги автор в последнюю очередь преследовал цель бросить вызов схоластицизму или академическому методу. Многие ученые Востока и Запада героически посвятили всю свою жизнь тому, чтобы с помощью своих дисциплин сделать доступными для всего мира суфийские литературные произведения и философские материалы. Во многих случаях они сами добросовестно передавали настойчивые утверждения суфиев, что суфийский Путь невозможно постичь с помощью интеллекта или простого изучения книг. То, что знание этого принципа не помешало им попытаться втиснуть суфизм в рамки своего понимания, есть дань их интеллектуальной честности и беззаветной вере в собственную систему исследований.
Было бы, однако, нечестно по отношению к суфизму не сказать здесь со всей категоричностью, что вне реальной обучающей ситуации, которая требует физического присутствия суфийского учителя, понимание истинной ценности суфизма ограничено определенными рамками. Суфии считают неслучайным тот факт, что «тайное учение», о существовании которого долгое время догадывались и которое искали, оказывается столь неуловимым для искателя. В то время как коммунизм можно назвать религией без Бога, академическое изучение суфизма человеком, который не является хотя бы до некоторой степени «практикующим суфием», – это суфизм, лишенный своего самого существенного фактора. Если это утверждение противоречит установившемуся мнению о том, что человек может найти истину, упражняя способности, которые, по стечению обстоятельств, оказались в его распоряжении, то ответ будет только один. Суфизм как «тайная традиция» не становится доступным тому, кто опирается на предположения, относящиеся к иному миру, миру интеллекта. Если считать, что истинные знания о явлениях, не имеющих отношения к физическому миру, следует искать только с помощью специфического образа мысли, рационального и «научного» подхода, то какой бы то ни было контакт между суфием и предположительно объективным искателем станет невозможным.
Суфийская литература и предварительное обучение предназначены для того, чтобы соединить мостом две эти системы мышления. Если бы такой возможности не существовало, книга эта была бы бесполезной, и ее не стоило бы даже пытаться писать.
Суфизм, который считается питательным веществом для общества, не предназначен для того, чтобы существовать внутри общества в неизменном виде. Можно сказать, что суфии создают свои системы не так, как создаются монументальные памятники; с тем, чтобы последующие поколения могли их изучать и исследовать. Суфизм передается посредством живого человеческого образца – учителя. Неосведомленность о нем широких кругов и наличие подражателей еще не говорит о том, что таких людей не существует.
Следы суфизма можно встретить в различных осиротелых организациях, лишившихся этого существенного элемента – передачи бараки от человека к человеку, – но сохраняющих при этом свою первоначальную внешнюю форму. Поскольку обычный человек легче всего воспринимает именно такую оболочку, мы вынуждены воспользоваться ею, чтобы указать на нечто более глубокое. В отличие от подобного человека, мы не можем сказать, что такой-то ритуал или книга олицетворяют собой суфизм. Мы начинаем с социального, человеческого, литературного материала, каждый из которых является в равной степени незавершенным (из-за отсутствия влияния живого человека – учителя) и второстепенным, т. к. был усвоен лишь частично. Исторические факторы, такие как религиозные и социальные образования, когда они настойчиво продолжают свое существование, представляют собой второстепенные, поверхностные явления, выживание которых зависит от наличия организации, эмоций и демонстрации своих внешних достоинств. С суфийской точки зрения эти моменты, столь важные для поддержания знакомых уже систем, всего лишь подменяют собой подлинную жизнеспособность организма, которая никак не связана с факторами, представляющими лишь внешнюю или сентиментальную ценность.[1]
Суфийская школа, как и всякое другое естественное явление, появляется для того, чтобы расцвести и исчезнуть, не оставляя следов в виде механических ритуалов или антропологически интересных пережитков. Функция питательного вещества в том, чтобы подвергнуться трансмутации, а не в том, чтобы оставлять неизменные следы.
Касаясь этой тенденции, великий суфийский учитель Джами говорит, что, если позволить бороде разрастись слишком пышно, она будет соперничать с волосами головы в претензиях на внимание или видное положение.
Нетрудно понять, что претендуя на «органичность» и «человеческий образец», суфизм, по определению, выпадает из сферы общепринятого изучения.
Есть, однако, некоторая ценность в том, чтобы обратить внимание на суфийские влияния в культуре. Прежде всего, мы можем увидеть попытки преодолеть разрыв между обычным мышлением и суфийским опытом, содержащиеся в поэзии, литературе и других источниках, предназначенных для того, чтобы привести обычное, слабое или находящееся в эмбриональном состоянии человеческое сознание к большему восприятию и реализации. Далее, суфии утверждают, что даже в такой культурной среде, где авторитарное и механическое мышление задушило разностороннее понимание, человеческой индивидуальности приходится как-то утверждать себя, пусть даже через примитивное ощущение того, что жизнь должна иметь больший смысл, чем тот, который официально пропагандируется.
В этой книге для иллюстративных целей основное внимание было уделено распространению суфийской мысли в течение определенного периода (с VII в. н. э.). Если в изложение включены совершенно новые материалы, то сделано это отнюдь не со схоластическими целями. Схоластицизм заинтересован в накоплении информации, с тем чтобы сделать из нее те или иные выводы. Суфизм же занимается развитием линии связи с высшим знанием, а не с комбинацией отдельных фактов, какими бы интересными с исторической точки зрения они ни были, теоретические спекуляции также не входят в сферу его интересов.
