— Садись, — Эллери указывает на кресло с высокой спинкой рядом с увитым проводами аппаратом. — Начнём с анализа твоего мозга. Сиди ровно и не двигайся.
Я слушаюсь и сразу же понимаю, что двигаться не смогу, даже если очень захочу. Мои руки в нескольких местах перехватывают автоматические ремни, ноги тоже, на шее замыкается ошейник, а голову с затылка обхватывает металлическая клешня. Я не кричу, только пищу жалобно, а Эллери успокаивает:
— Не бойся. Это для твоей же безопасности... Теперь совсем чуточку потерпи, — просит она и надевает мне на голову паутинку. Глаза прикрывает пластинками, похожими на те кругляшки, что носит Сидариус, только тёмными, и...
И в следующий миг я кричу. Мою несчастную голову сразу в нескольких местах пронзают невидимые спицы. Боль не кратковременна, она пульсирует, а я не могу даже шевельнуться, чтобы хоть как-то облегчить свои страдания. Наконец раздаётся щелчок, видимо, Эллери отключает аппарат. Она избавляет меня от паутинки и пластин, фиксаторы сами расслабляются. С кресла едва ли не падаю, а в мыслях только одно: «Он обещал! Он же обещал!»
— Ничего страшного, — спокойно заявляет Эллери, делая какие-то пометки на своём браслете, — зато мы многое знаем теперь о способностях твоего мозга. Пойдем, посмотрим теперь на способности тела.
Мне становится жутко... Я хочу бежать, да некуда. Голова до сих пор болит. Уже не так сильно, но угнетающе. «Сидариус!» — хочется закричать так громко, чтобы он услышал.
— Клер, идём!
Я поднимаюсь, вернее, сползаю с кресла, чтобы, повинуясь непререкаемому: «Туда!», снять одежду и забраться в горизонтальный аквариум, доверху наполненный водой. Эллери закрывает крышку. Её нисколько не волнует, что воздуха для дыхания у меня совсем не остаётся, она спокойно наблюдает, как я паникую, барахтаясь... Лишь в самый последний момент меня выпускает и снова делает пометки, пока я судорожно хватаю ртом воздух, пытаясь отдышаться. Даже когда я вытираюсь небрежно брошенным мне полотенцем и одеваюсь, цессянка времени не теряет и успевает приготовить инструменты. Берёт анализы крови, слюны, волос, соскабливает кусочек кожи. Словно этого ей недостаточно, проводит вдоль тела узкой светящейся палочкой. По всей видимости, она меня облучает, а заодно просвечивает насквозь. Самое безобидное, наверное, исследование.
— Поздравляю, — кивает Эллери после этого, — ты у нас точно женщина. Нормальная, здоровая самка.
Я как-то не сомневалась. Пол — это единственное, в чём была всегда действительно уверена.
Дальше — хуже. Проверка на восприимчивость к электрическому току. Меня трясёт трижды, при этом каждый раз сильнее предыдущего. Эллери как будто ищет предел, не заботясь о том, что мне вообще-то очень больно. И когда она собирается сделать это снова, дверь в лабораторию открывается.
Сидариус! Мысли о его предательстве исчезают мгновенно. Я едва ли не срываюсь с кресла, к которому привязана, чтобы спрятаться за его спиной.
Он не спешит. Идёт, читая на ходу какую-то запись на браслете. А когда поднимает глаза, ошарашенно застывает на месте. Я хочу его прочувствовать. Очень хочу, но не могу. Истощена.
Доктор смотрит на меня: слабую, привязанную подопытную, с сырыми, висящими сосульками волосами. Затем переводит растерянный взгляд на сестру.
— Ты что творишь?
— А что я творю? — как ни в чём не бывало отвечает Эллери, открывая свои заметки. — Выполняю твою просьбу. Должна заметить, ты оказался прав насчёт способностей. Клер — телепат, но какой-то странный. Эмоциональный, что ли...
— Что? — восклицает Сидариус. Шагает ко мне, смотрит в глаза. Что он там увидел — не знаю, но вдруг в нём закипает ярость.
— Ты делала пронзительный анализ мозга? — Он разворачивается к Эллери. — Ты спятила?!
— Что ты орёшь?! — Она поднимается с места и оскорблённо продолжает: — Как ты смеешь вообще повышать на меня голос!
Мне кажется, Сидариус хочет выругаться. Он сжимает кулак, чтобы сдержаться, но всё же бьёт им по столу с такой силой, что аппарат подачи тока подскакивает.
— Я что говорил?! Исследуй! А не издевайся!
Сидариус нажимает на панель кресла, и, более не удерживаемая ремнями, я просто падаю в его руки. Большие, теплые, заботливые...
— Прости меня, Клер, — слышу я его шёпот. И тут же он грозно обращается к сестре: — А ты!.. Вечером поговорим!
В следующее мгновение доктор легко поднимает меня на руки. Я прижимаюсь к его груди, как зверёныш к родителю. И чувствую себя в безопасности.
— Куда ты её?! — кричит Эллери вслед.
— Куда угодно! — отвечает Сидариус резко. — В доме достаточно свободных комнат!
И он уносит меня прочь из этого места, не знаю, куда: не слежу за дорогой. Глаза закрыты, а слух ловит только дыхание моего спасителя. Оно частое, тревожное. Он, наверное, винит себя за то, что произошло. А я не виню.
Оказавшись на постели, я всё же открываю глаза, чтобы встретить его озабоченный взгляд.
— Как ты, Клер?
— Со мной всё хорошо, доктор, — вру я.
— Я не думал, что Эл так поступит. Мы даже с животными себя так не ведём.
— Ничего страшного. Вам ведь нужны результаты.
— Результаты?! Какие результаты?! — Сидариус аж дёргается от негодования, но, заметив, как я вздрогнула, берёт себя в руки. — Отдыхай, Клер. Выспись. Здесь столовая и комната гигиены.
Цессянин указывает сначала на хорошо заметную дверь, украшенную цветочным орнаментом, затем на менее яркую, в двух шагах от первой. Осторожно убирает волосы с моего лица и неожиданно наклоняется, чтобы поцеловать меня в лоб.
Я замираю, больше не чувствуя боли ни в голове, ни в теле. А когда Сидариус уходит, откидываюсь на спину и закрываю глаза, думая только о том ощущении, что оставили его губы на моей коже.
