«Что может быть увлекательнее, чем
видеть, как в тебя целятся и не
попадают»
сэр Уинстон Черчилль
Старуха держала в опухших, скрюченных
артритом, пальцах фотографию. В комнате царил полумрак, но даже если бы вдруг
стало светло, как днем на южном пляже, ей бы это не помогло. В последнее время
она почти ослепла. Глаза, как и многие в ее нескончаемой жизни, тоже предали
ее.
Старуха прищурилась, пытаясь
всмотреться в фотографию, но перед глазами стояло только многоцветное пятно и
никаких деталей. Вздохнув, она сжала снимок между ладонями и прикрыла глаза.
Тотчас в голове возникла, изображенная там девушка. Стройная, красивая, с
длинными светло-пепельными волосами и яркими голубыми глазами. Просто куколка.
Мужчины таких любят. А она… Она ненавидела жгучей ненавистью. Старухе казалось,
что она всегда относилась так к красивым женщинам, но она обманывала себя.
На самом деле, это случилось уже во
взрослой жизни, хотя и очень много лет назад. Когда? Сейчас она и сама не
смогла бы сразу ответить на этот вопрос. Тогда, ей было лет
девятнадцать-двадцать. И все шло хорошо. И никто ее еще не предавал. Она жила в
глухой, сибирской деревне, где их только слегка коснулись коллективизация,
раскулачивание и все другие, идущие следом, неприятности. Да и жених, Гришка,
был у нее на зависть соседским молодкам. Все шло к свадьбе и дошло бы, не
появись в деревне эта красотка – блондинка, с яркими голубыми глазами. Дьявол,
прикрывшийся личиной новой учительницы, решила она про себя. Буквально через
месяц невеста на выданье, которой завидовали все вокруг, превратилась во
всеобщее посмешище. Жених бросил ее, полностью переключившись на учительницу.
Как же она ненавидела эту ангелоподобную девицу! Сколько слез выплакала. Об
этом знали только она сама и подушка, в которую глухо рыдала по ночам.
Постепенно все ее существо стала
заполнять ненависть, глухая, темная, жгучая ненависть. Она разрасталась, как
метастазы и вскоре не осталось ни одного самого глухого закоулка, где бы она ни
пустила свои ядовитые корни. Ненависть вызвала к жизни жажду мести, которая не
только мешала дышать но, кажется даже, стала сочиться через поры кожи и
растекаться по комнате, предпочитая собираться в наиболее темных углах. От
жажды мести горело все внутри. Этот огонь, возникнув однажды, больше ни на
минуту не прекращал своего разрушительного действия.
Однажды, случайно взглянув в зеркало,
она в ужасе отшатнулась. Лицо, сохранив свою привлекательность, вместе с тем
приобрело какое-то неуловимое выражение хищной агрессии. Глаза стали глубже и
выразительнее, в них загорелся обжигающий фанатичный огонь. Такое лицо уже не
могло вызывать не только любви, но даже простого человеческого расположения.
Оно скорее отталкивало и настораживало.
Как-то днем на улице она столкнулась с
местной колдуньей. Конечно, называли ее так для красного словца, но в деревне
откровенно побаивались. Несостоявшаяся невеста хотела уже, от греха подальше,
перейти на другую сторону улицы, как колдунья, не поднимая головы, пробормотала
сквозь зубы скороговоркой:
-
Хочешь избавиться от соперницы – поставь ей свечку за
упокой.
И, не оглядываясь, быстро пошла дальше.
Старуха открыла глаза и посмотрела в
темный угол. Там зашевелилась тень. На самом деле это была, конечно, не тень, а
посетительница, которая пришла за помощью и принесла фотографию, вызвавшую
столько воспоминаний. Старуха не представляла, как она выглядит. Да это и
неважно. Главное, что посетительница находится сейчас почти в такой же
ситуации, как и она сама тогда, давным-давно.
У самой старухи внутри уже все
перегорело, и она оценивала события с позиции своих долгих прожитых лет,
причем, оценивала исключительно философски. Только иногда, если очередная
просительница очень уж сильно бередила старую рану, в ней начинал появляться
прежний огонь, но обычно, он так и не разрастался. Что может разгореться на
перегоревшем пепелище давно угасшего костра?
-
Я помогу тебе. Приходи через неделю, в полнолуние.
Принеси какую-нибудь ее вещь, ну и, - старуха ухмыльнулась беззубым ртом,
обнажив десны, - само собой, деньги.
-
Сколько? – послышался из угла вопрос, заданный почти
шепотом.
-
Сколько не жалко, - стандартно ответила бабка,
беззвучно пожевав впалыми губами.
-
Триста долларов хватит? – казалось, спрашивающая сама
испугалась суммы, вырвавшейся у нее прямо-таки против воли.
-
Вполне, - неприятно осклабилась старуха. Сочувствие –
вещь хорошая, но надо на что-то и жить. А жить она привыкла неплохо.
Послышались удаляющиеся шаги, хлопнула
входная дверь. Старуха откинулась на спинку кресла и снова прикрыла глаза.
Давно уже воспоминания так не тревожили ее. Отчего вдруг им захотелось
выплеснуться и еще помучить ее?
Теперь старуха увидела себя уже в
городе. Она не пошла в сельскую церковь. Ее там все знали, это было опасно.
Город большой, и шансов встретить знакомых практически не было. Причина для
поездки тоже нашлась – она хочет поступить учиться. Надо съездить и все
разузнать. Но начала она не с учебных заведений, а с поисков церкви. Когда
нашла долго стояла перед входом, не решаясь войти. Что-то из последних сил
удерживало ее, мешало пошевелиться.
Так, переминаясь с ноги на ногу и
уговаривая себя, она протопталась около храма довольно долго. Вдруг в самом
начале улицы, она увидела несколько фигур в кожанках. Хотя ее здесь и не знали,
все же не стоило маячить перед таким сомнительным заведением на глазах
чекистов. С отчаяния она нырнула в дверь.
Окончательный и бесповоротный шаг был
сделан. Чекисты стали всего лишь последним толчком, а решение она приняла сама.
Лично. И гораздо раньше, чем приехала в город. Это непростое решение она вынашивала
долго и мучительно. Оно росло внутри нее, постоянно подкармливаемое ненавистью
и острым желанием отомстить. Такое решение было абсолютным порождением зла.
Поэтому она отчетливо понимала – сделав этот шаг однажды, она полностью лишает
себя возможности отступить или вернуться назад. Никогда. Подобные вещи человек
решает для себя один раз. И навсегда.
В церкви было сумрачно, прохладно и
пусто. Пошарив глазами, она нашла в углу небольшой ящичек со свечами. Вдохнув
поглубже, твердыми шагами, подошла туда и, положив рядом с ящиком монетку,
взяла свечу, крепко прижав к себе. Буквально, с трудом отрывая ноги от пола,
сейчас уже ни о каком твердом шаге не могло быть и речи, потащилась влево.
Казалось, даже воздух церкви, наполненный запахом ладана, кричит ей прямо в уши
– остановись, не делай этого! Она поспешно отогнала от себя наваждение и
подошла к плоскому столу под распятием…
