В своей работе врачом-психотерапевтом для взрослых я стал все чаще сталкиваться с диагностикой высокофункционального аутизма. Люди приходят, испытывая проблемы в жизни, которые можно объяснить их биологией. Они пытаются «исправить» себя под мнения и нормы окружающих, в то время как их особенности могут быть использованы с гораздо большей эффективностью. Ставя диагноз, я постоянно даю массу рекомендаций, вроде: «Посмотрите вот эти каналы на YouTube, но они на английском, включите переводчик», «Нет, не читайте эти статьи, они устаревшие, и там бред», «Пожалуйста, изучайте только этот сайт, а этот не стоит» и так далее. Эта книга создавалась для того, чтобы человек мог прочитать в одном источнике простым языком о себе, чтобы мог принять диагноз и облегчить свою жизнь, зная, что он не плохой, а просто другой.
Эта книга состоит из моих статей на тему РАС и СДВГ, наблюдений, мыслей на этот счет и данных, которые присутствуют на сегодняшний день.
Этот мой труд для тех, кто с детства чувствует, что он отличается от остальных, что ему приходится прикладывать усилия для того, чтобы сохранять свое общение в социуме и поддерживать контакты с другими людьми. Для того, кто чувствует, что ему не хватает понятных правил этой жизни, и кажется, будто все знают, как жить, а он – нет.
С детства он слышал одно и то же: "Не придумывай, так у всех!" Эти слова, брошенные между делом – в школе, дома, на детской площадке, – словно запечатывали его опыт в невидимую коробку, которую никто не собирался открывать. Когда он пытался объяснить, что задание кажется ему слишком громоздким или шум в классе сбивает мысли, взрослые лишь качали головой. "Соберись, у других ведь получается".
Но как объяснить, что его усталость – это не просто "мне не хочется", а постоянная борьба с хаосом в голове, где каждый звук, каждая мысль будто соревнуются за первое место? Как передать, что эта борьба – не эпизодическая, как у других, когда устаёшь от долгого рабочего дня, а каждодневная, каждоминутная? Это не тяжёлый рюкзак, который можно снять, это одежда, сшитая из тяжести.
Для тех, кто жил рядом, его трудности казались лишь временным неудобством. Ведь они тоже иногда забывали ключи, откладывали дела, теряли нить разговора. Их ошибка была в том, что они судили по своему редкому дискомфорту, не представляя, что для него это – постоянное состояние. Они видели лишь верхушку айсберга, но не понимали, что под водой скрывается огромная масса проблем: невозможность сосредоточиться, непрекращающееся чувство вины за незавершённые дела, боязнь осуждения, а порой и ненависть к самому себе.
Он пытался справляться. Составлял списки дел, которые терялись быстрее, чем их можно было выполнить. Ставил будильники, которые отключал в полусне. Его каждое «постараюсь» превращалось в доказательство собственной несостоятельности, потому что окружающие видели лишь его неудачи, не замечая усилий.
"У всех так", – говорили ему, но это было не так. У других «так» было эпизодом, у него – сутью. И пока он жил в мире, где его боль воспринималась как лень, ему оставалось одно – собирать себя по частям, каждый день, зная, что никто не увидит его настоящей битвы.
Нет, так не у всех.
Мой отец – летчик, а мать была врачом. У меня было два варианта в выборе профессий, а другие я и не рассматривал. Чтобы стать летчиком, надо было уехать из родного города, а для поступления в медицинский это не требовалось. Так я пошел в мед. А потом у меня было два предмета, по которым я схватывал все на лету: офтальмология и психиатрия. Но в офтальмологии нужно было оперировать, а оперировать я не хотел. Так я стал психиатром. После интернатуры я пошел работать на скорую психиатрическую помощь и спустя три года переучился на психотерапевта и стал работать с людьми с менее нарушенной психикой. Параллельно, еще на втором курсе меда, я увлекался НЛП. Это было популярно, и у меня получалось буквально с первых попыток выполнять все задания. На всем протяжении обучения я чувствовал, что все это я и так знаю. Гораздо позже я понял, что так оно и было. Просто с собственным аутистическим спектром необходимость анализировать людей превратилась в отработанный навык, который оставалось только применить. Конечно, НЛП – это всего лишь прикладной инструмент, а знания, полученные много позже о психоанализе, когнитивно-поведенческой терапии и других, позволили не просто понимать людей лучше, но и помогать им понимать себя и облегчать их страдания.
Я занимаюсь психологией с 2008 года. Наиболее близкое мне направление – когнитивно-поведенческая терапия, так как она основывается на понятных и логичных схемах устройства психики. Но я использую не только ее, так как все люди уникальны – и далеко не каждому подходит метод, основанный на исключительном рационализме. Я очень часто использую трансактный анализ[1], психоанализ и гуманистические направления. Они позволяют быстрее и лучше помочь человеку понять себя и свои устремления.
Я вижу, что в последнее время стали активнее говорить и писать об аутизме.
Если смотреть на количество публикаций в научном сообществе, то можно уверенно сказать, что с 2010 года рост количества материалов начинает увеличиваться. К примеру, в 2010 году опубликовано 12 мета-анализов, а уже в 2016 году их опубликовано 91, а в 2022-м – 155.
Ко мне обращаются за психологической помощью люди с разными запросами, часто по рекомендации ранее приходивших пациентов, нередко с диагнозом. Люди с высокофункциональным аутизмом чаще могут найти общий язык как раз с людьми, обладающими теми же свойствами и часто имеющими их проявленность до уровня клинически значимых. Поэтому в моей практике процент таких людей выше: навскидку около 30–40 %. Но большей части своих клиентов я выставил этот диагноз не потому, что они пришли именно за этим, а потому, что те проблемы, которые они хотели решить с помощью психотерапии, возникали в связи с их диагнозом. То есть они приходили с проблемой, например, в отношениях, а в ходе терапии мы понимали, что это не в полной мере проблема, а особенность их мозга и его работы.
Все хотят знать и понимать, по каким причинам рождаются люди с аутизмом. Это актуально. Есть несколько основных теорий на этот счет, но четкой модели, которая бы объяснила всю картину, до сих пор нет. Существует значительное количество доказательств, что аутизм имеет сильную генетическую составляющую. У ребенка, у которого есть близкий родственник с аутизмом, вероятность развития этого расстройства выше, чем у лиц без таких родственников. Однако аутизм не связан с одним геном, а представляет собой результат действия группы разнообразных генетических вариантов, которые могут вносить свой вклад в его возникновение.
