Небо было затянуто низкими облаками, но всё же по-зимнему блеклый дневной свет был гораздо приятнее, чем непроглядная ночная темень. Они бросили якорь, как только эхолот высветил глубину в десять метров. Едва заглох мотор, их сразу оглушил ритмичный грохот прибоя в наступившей тишине, – словно по берегу били канонадой из пушек. Штурман нервно сверился с картой электронного навигатора: всё верно, они бросили якорь в добрых полукилометре от берега, но навигатор в Мексике зачастую врал. Остановившись, их баркас стал плавно и долго подниматься на волну, и также плавно с нее спускаться. Даниэль тревожно вглядывался в сторону берега, но луна еще не взошла, и ничего не было видно: ни огней рыбацкой деревни, ни силуэта гор. «Шторм с Аляски волну нагнал», – сказал капитан. – «Сейчас в твоём Сан-Хуанико такой сёрфинг, что все до потолка от счастья прыгают…»
Даниэль ничего не сказал. Размотав спальник, он, не раздеваясь, влез в него. Его городская одежда была насквозь мокрая, но другого способа её высушить не было. Всю неделю в Сан-Хуанико он менял свои шорты и футболки на еду, пока в заливе не показался баркас под американским флагом, на который и напросился Даниэль в качестве повара. «Поругался с невестой и ее матерью, вот они и оставили меня в Сан-Хуанико», – пояснил Даниэль. Рыбаки поверили, а вечером принялись рассказывать разные истории про брошенных женихов и мужей. Аргентинец по происхождению, Даниэль вкусно и охотно готовил, к тому же безропотно нёс свою ночную вахту, и капитан не жалел, что взял его к себе на баркас.
***
– Джэк! – Даниэль с сожалением тронул храпящего капитана за плечо. Тот мгновенно открыл глаза и, стерев тыльной стороной ладони с уголка рта капельки слюны, хрипло спросил:
– Что случилось?
– Я не уверен, но мне кажется, что нам надо отсюда уходить. Волны крутые, прямо на нас идут…
Джэк внимательно посмотрел на Даниэля; глаза у капитана были уставшие, с красными прожилками. Он молча поднялся и прошлепал босыми ногами вверх по ступеням на палубу. Рыбацкая деревушка серела на склоне лысых гор. Грохот прибоя стал как будто громче. Развернувшись, капитан уставился на длинные пенные гребни, катящиеся в пятидесяти метрах от баркаса. Берег закруглялся, и волны прибоя повторяли его очертания. Они были настолько большими, что ломались уже на шестиметровой глубине, – справа и слева от баркаса. Капитан смотрел на окружившие его баркас волны, и его глаза стали круглыми от ужаса. Накануне они бросили якорь в небольшой океанской котловине, и как только вода уйдет с отливом, волны начнут ломаться и здесь…
– Буди штурмана, заводите мотор! – крикнул Джэк, бросаясь на нос к якорной лебедке. Темная стена воды стремительно росла, приближаясь к баркасу. «Вынеси, родная», – зашептал капитан, яростно крутя ручку лебедки. Баркас плавно поднялся на волну и со шлепком соскочил с её спины. Волны, пробежав еще немного, сломилась в гребне и резко вспенилась, падая вниз с высоты добрых полутора метров. Заурчал мотор. «Господи, только бы якорь не застрял», – капитан, вытирая с глаз ручейки пота, нажал на кнопку, включая электрический подъём якоря. Он заворожено глядел на блестящую вогнутость толщи воды, беззвучно-размерено накатывающуюся в их направлении, приближающуюся с каждой секундой. Джэк считал маркировку на якорной цепи: пятнадцать метров, десять метров… Дно! Натужно скрипя, цепь дернулась, поднимая зарывшийся в песок якорь. Палуба под босыми ногами капитана вольно качнулась из стороны в сторону.
– Есть якорь! – закричал Джэк. Штурман уже разворачивал баркас, принимая носом волну. Вспенивая воду, мотор заработал всё быстрее, унося их дальше от коварного берега.
***
… Даниэль грыз ногти и равнодушно смотрел, как группа американцев фотографировалась на фоне памятника детям-героям, погибшим в войне 1847 года. Девушки кокетливо выставляли ножку, и парни дурашливо показывали язык. Надпись на мемориале была на испанском языке, и туристы из неё ничего не поняли. Да и если бы и поняли, вряд ли бы спросили себя, с кем воевали мексиканцы в середине девятнадцатого века. Даниэль не знал, проходят ли в Штатах по истории эту войну, или она навсегда забыта американцами. Да и кому нужна эта история, самый скучный предмет на свете. Сейчас ведь просто невозможно даже и представить себе, что их американские прапрадедушки когда-то убивали мальчишек-кадетов в соседней Мексике. Es la vida, как говорит его мать, – такова жизнь. На войне – как на войне, но всякая война проходит…
Даниэлю вдруг вспомнился мальчишка из прибрежного поселка под названием Залив Черепах, – их предпоследней якорной стоянки. Имени он его не знал, но лицо мальчишки, его манера разговаривать и вечно измазанные в сахарной пудре губы напомнили ему племянников из Аргентины, поэтому про себя он именовал его Братиком. Мальчишка буквально приклеился к парочке русских туристов с парусной яхты, тоже стоящие на якоре в бухте. Каждый день он ждал их на пирсе. Он требовательно смотрел на них огромными черными глазищами, говоря: «Ведь вы возьмете меня с собой, да? Возьмете?» Женщина, наконец, поняла, что он напрашивается с ними в плаванье. Она ласково трепала его по голове, показывая ему на телефоне фотографии и фильмы про китов и дельфинов, снятые с борта лодки. Братик не сдавался и попятам следовал за ними по улицам поселка, готовый идти хоть на край света, но только по океану. Женщина, с трудом подбирая испанские слова, говорила: «Однажды ты обязательно отправишься под парусами. Но сейчас у тебя есть папа и мама, и школа…» Та русская парочка простояла в бухте пару дней, пополняя провизию, и им пора было отправляться в путь. Даниэль видел, как на прощание женщина обняла Братика, а он на секунду прижался к ней, измазав её плечо сахарной пудрой.
…Капитан ушёл с их паспортами искать начальника порта, а экипажу было разрешено провести три часа на берегу. Энсенада – пограничный город-порт, и здесь надо было закрывать мексиканскую визу, чтобы вернуться в Америку. В ожидании разрешения на выезд всё отправились в бар-ресторан «Papas and Beer», – популярное среди туристов место с американской едой и специфическими развлечениями. Постояв у памятника, Даниэль тоже двинулся в сторону бара. К бару вела улица, сплошь застроенная сувенирными магазинами и заставленная лотками. Только что прибыл круизный теплоход, и, казалось бы, вся Энсенада высыпала на улицу, чтобы поторговать браслетами, одеялами, раскрашенными ракушками, четками и деревянными черепахами. Его долго преследовал низенький полный старик в сомбреро. «У меня есть всё! – серьезно заявил он, хватая Даниэля за рукав. – Я не знаю, что тебе надо, но у меня есть всё!» Его явно принимали за американского туриста с круизного корабля. Даниэль, было, забрел на соседнюю улицу, но быстро оттуда ушел: всюду виднелись проститутки, останавливающие машины, и к нему пару раз обратились здорового вида сутенеры, приглашая зайти в дом. От рекламы виагры пестрело в глазах. Даниэль не очень любил Америку, но сейчас он хотел только одного: поскорее пересечь границу и оказаться в знакомом и понятном Лос-Анджелесе, со своими родителями, вдали от вызывающей бедности и плохого асфальта.
