– НИ-И-И-КОЛА-ААС! ЧТОБ ТЕБЯ И ТВОЮ ПРЕДВЕЧНУЮ ззз… Ууух Я б тебя! – несмотря на толстые стены кабинета и три этажа, весенним громовым раскатом пронесся по коридорам Совета Предвечного Королевства голос его главы.
– Вот это его зима предвечная наградила голосом! – неодобрительно пробурчал Николас, услышав рёв двоюродного прадеда, который, как и обычно, почувствовал правнучатого племянника, едва только тот перешагнул порог здания Совета.
Рёв, к слову, был таким, что, хотя снующие по коридорам Совета служащие и понимали, что уж кому-кому, а Великому Огненному лорду бояться нечего, всё равно провожали Николаса сочувствующими взорами. И некоторые даже желали ему вслед удачи…
И как старому лису это удаётся? В который уже раз задался вопросом Николас. Он на меня что, какое-то особое следящее заклинание повесил? Или выплачивает премии тем из служащих Совета, кто первым меня заметит и сообщит ему о моём появлении? Или он меня и в самом деле по запаху определяет, как он всегда говорит? – осенила его следующая, весьма неприятная, к слову сказать, мысль. Настолько неприятная, что Николас даже поднял ладони вверх, поднёс их к носу и принюхался. Да, нет, не настолько уж и сильно несло от него драконом, успокоился он.
– Ладно… – пробормотал он себе под нос и предвкушающе усмехнулся: – По крайней мере, сегодня я знаю, чем я опять и снова вызвал его недовольство.
Зайдя в кабинет и плотно закрыв за собой дверь, Николас, как и обычно, наткнулся на неодобрительный взгляд грозно суженных колючих глаз прадеда, который он привычно проигнорировал. Вслед за чем, не дожидаясь, приглашения, столь же привычно, уселся в стоящее напротив восседающего за огромным столом хозяина кабинета кресло. После чего расплылся в ясной, радостной и тёплой, как солнечный летний день улыбке и нарочито уважительно вопросил.
– Вы хотели меня видеть, дорогой дедушка?
Я тебя не видеть, а придушить хотел бы! Мысленно ответил «дорогой дедушка». Кровопийца и изувер, ты этакий! Расселся тут, понимаешь ли, передо мной и лыбится, как ни в чём не бывало!
Однако Герцог Маранский почитал себя человеком воспитанным, да и не положено столь опытному политику, каким он себя мнил, правду в глаза тем, кто много сильнее и могущественнее его, говорить. А посему на улыбку он ответил улыбкой. Более того, если бы при этом вдруг не решила напомнить о себе его давняя и заклятая подруга – поджелудочная железа (причём резанула проклятая с такой силой, словно ему кто под ребро стальной кинжал вогнал), то и улыбнуться он сумел бы не менее радостно и искренне, чем правнучатый племянник.
Насчёт того, что поджелудочная атаковала его вдруг, старик, впрочем, несколько погрешил против истины. Диету лекарь прописал ему ещё двадцать лет назад. И с тех пор, каждый раз, когда Клиффорд её нарушал – поджелудочная выставляла ему счёт в единицах боли.
Неужели ему всё же придётся навсегда отказаться и от любимых шашлычков и от острого соуса и от коньячка? И от поросёнка на вертеле… И от плова… И свежей выпечки в пользу овсянки на воде и только овсянки на воде и снова только овсянки на воде.
А ещё у него почки, простата, подагра и сердце… Да уж старость не радость…
Ясное дело, что мысли эти герцогу Маранскому настроение не улучшили, а наоборот ухудшили. Тем более, что вот он – причина всех его бед сидит перед ним, самодовольно и неуважительно пышет здоровьем и нагло улыбается!
Никакого, твою вечную лютую зиму, уважения к старости! Убил бы! Но не получится!
Силён зараза!
Надежда рода и империи! Мать его!
И толку, что четвёртый! Силища такая, что подобных ему в многотысячелетнем их роду – по пальцам одной руки пересчитать можно.
– Хотел, – кивнул Клиффорд и вдруг оробел…
Как робел всегда в присутствии всех Великих лордов, хотя уже тысячу раз давал себе слово не робеть и что, гораздо важнее, этих Великих лордов он уже троих пережил. И вполне, возможно, переживёт и чётвертого…
Вот этого самого мальчишку, которого он не то, чтобы боялся, скорее уж разумно опасался, поскольку знал, что правнучатый племянничек его зело недолюбливает.
И потому голос его взамен запланированного грозного и возмущенного тона, приобрёл тон заискивающий и просящий.
– Потому как хотел узнать, что… что вот это такое?
Николас взял в руки протянутый ему конверт, извлёк из него покрытую золотым теснением карточку и усмехнулся.
– Лично мною написанное и лично мною отправленное приглашение, а что?.. – невозмутимо известил и одновременно поинтересовался он, уставившись на прадеда насмешливым взором своих ярких каре-желтых глаз.
– Лично значит?! – скорее обреченно констатируя, чем ехидничая или юродствуя, повторил герцог Маранский. – И могу я узнать, зачем ты лично сообщил каждой из твоих потенциальных невест, что ищешь новую жеНртву?
– Женртву? Я написал «женртву»? – переспросил Николас, сделав вид, что удивился. – Вот это я дал! Дедушка, честное слово, я был уверен, что написал «ищу новую жену»!
– И про то, что ты похоронил уже трёх жеНтрв, ты тоже случайно написал? – язвительно поинтересовался старый герцог.
– «Жентрва», вместо «жена» – как я уже и объяснил, написалась совершенно случайно, а что до остального, должен же я был предупредить девушек, с кем именно им предстоит иметь дело, – тоном, настолько исполненным собственной правоты, что спорить просто бесполезно, ответил Николас.
И настолько поганец при этом в себе уверенным выглядел, что почтенному главе Совета от возмущения вдруг даже дышать нечем стало.
– Стало быть, и требование к кандидаткам в жёны, дожить до конца отбора и к будущей жене, научиться летать – это тоже твоя самодеятельность? – ядовито поинтересовался он.
– Ага, – подтвердил поганец. – Предупредил честь по чести и будущих невест и будущих жён и их родственников!
– И кляузу анонимную императору на себя самого от имени обеспокоенной общественности, разумеется, тоже ты накатал? – ехидно поинтересовался старик. И чуть не захлопал в ладоши (да что там, мог бы, и в пляс пустился бы) увидев, как вытянулось лицо правнука.
– А она что только одна была? – искренне изумился Николас.
– Угу, – злорадно усмехнулся старик. – Одна одинёшенька! Бедный мой глупый и наивный мальчик, – покачал он головой. – Неужто ты думал, что предупреждением о всего каких-то трёх мёртвых женах и двух несчастных случаях, ты сможешь отпугнуть алчущих твоего титула и твоих богатств маменек и папенек и прочих родственников потенциальных невест? Как, впрочем, и самих потенциальных невест тоже!
Искоса глянув на правнучатого племянника и оценив его ошарашенную физию, герцог Маранский уверился в правильности поставленного им диагноза: думал.
– Эх, видно пороли тебя мало! И потому вырос ты наивным дурачком и бестолочью! На мою на беду! А всё почему, потому что четвертый! Кто ж знал, что к четвертому дар перейдёт? Вот и не пороли! То есть, не учили, как следует! А мне теперь, вот, расхлёбывай! – ворчливо посетовал старик.
