Мужчина, который в половине одиннадцатого утра 14 февраля1 1882 года брел по мосту Руаяль в Париже, выглядел скверно. На его узком лице не было ни малейшего румянца. Неестественно бледные щеки будто ввалились глубже обычного. По тонким черным усам и редкой бородке клинышком их обладатель явно забыл пройтись расческой. Близко посаженные карие, с желтинкой, глаза блуждали, как у пьяного. Но в частом, словно после заполошного бега, дыхании не ощущалось даже намека на спиртное.
На вид гуляющему было лет тридцать. Среднего роста и вполне заурядного телосложения, он вышел на променад в темном зимнем пальто до колен, с бархатным воротником по моде тех лет. В тон были подобраны шляпа и костюм из плотной ткани, с ними гармонировали черные ботинки на толстой подошве. От Сены тянуло сыростью, однако мужчина даже не думал застегивать верхние пуговицы. Из-за этого наружу торчали белые концы рубашечного воротника-стойки и часть кое-как повязанного коричневого галстука.
Стиль и качество одежды свидетельствовали о том, что человек не принадлежал к высшему кругу общества, а относился скорее к горожанам с умеренным достатком. Пальцы правой руки, которыми он то и дело теребил кончик бородки, определенно не знали упорного физического труда. На основании этого факта зоркий наблюдатель сделал бы вывод насчет, вероятнее всего, интеллектуальной профессии любителя утренних прогулок.
–Merde2, – пробормотал мужчина с грубоватым акцентом.
Еще с правого берега, от самой улицы Риволи, он то переходил на быстрый шаг, то замедлял ход почти до полной остановки. Пару раз иностранец (а французский язык точно не был родным для него) резко оборачивался и рассматривал прохожих позади себя. Впрочем, это занятие, кажется, не дало никаких результатов. Посреди моста мужчина наконец остановился, уставившись на течение реки.
День обещал быть не самым приветливым. Низкие свинцовые тучи так и не рассеялись, термометры показывали три градуса тепла по шкале Цельсия. Другие немногочисленные пешеходы, в отличие от иностранца, спешили покинуть открытый пронизывающему ветру мост. Мимо прогремел по брусчатке крытый экипаж, кучер подгонял лошадей вожжами.
Возобновив свое странное движение, мужчина пересек Сену и свернул налево, на набережную Вольтера. Шагов через сорок он опять застыл без движения. Теперь его взгляд был прикован к закопченным руинам дворца Тюильри3 вдалеке. Мужчина что-то шептал, но настолько тихо и невнятно, что нельзя было разобрать ни слова.
Затем его внимание привлек мальчишка-газетчик. Правда, купленный свежий номер Le Temps недолго занимал иностранца. Большую статью о назначении генерала Ораби-паши военным министром Египта и о том, чем грозят интересам Франции перемены в этой стране, он не дочитал, наверное, и до середины. Небрежно свернутая газета переместилась в карман пальто.
Вернувшись потом к мосту, мужчина с бородкой двинулся по улице дю Бак. Его шаг сделался тверже и увереннее. У пересечения с бульваром Сен-Жермен была предпринята последняя краткая остановка с обозреванием окрестностей. Бульвар по обе стороны от улицы, сколько видел глаз, тоже не отличался многолюдством. Жители седьмого округа и в особенности члены здешних почтенных семей без нужды не покидали дома в зябкую для них погоду.
Отрезок до дома № 79 по улице Гренель был пройден с ускорением, будто человек отмел прочь всякие сомнения или же, наоборот, пытался таким образом справиться с ними. Строение, расположенное тут, бумажный план Парижа именовал домом, хотя в действительности оно сильно отличалось от соседних зданий. Внушительный трехэтажный особняк был воздвигнут более полутора веков назад королевским архитектором для герцогини д’Эстре. Ныне им владело посольство Российской империи.
У привратника посольства мужчина не вызвал каких-либо эмоций. Тот изучающе оглядел подошедшего сверху вниз и ничем не выдал своих впечатлений. Чувствовалось, что привратник в случае чего способен также выступить в роли охранника. Да и парижский холод ему в меховом полушубке балканского покроя был не страшен.
–Любезный… – неуверенно по-русски начал мужчина с бородкой и запнулся.
Было видно, что он не решил, как правильно обращаться к соотечественнику. Привратник дипломатично поднял бровь.
–Простите, мне нужно внутрь, – выдавил из себя проситель.
–Кого желаете видеть?
На простой вопрос, заданный вежливо, но без подобострастия, мужчина ответил новой паузой.
–Так кого-с? – повторил привратник настойчивее.
Проситель придал спине абсолютную прямоту и ясно, отчетливо, громко произнес:
–Его сиятельство графа Николая Алексеевича Орлова, посла. По срочному и секретному делу.
Глава первая
Недоеденный пирог
Снежинки за окном падали часто-часто. Набережная Мойки в Петербурге стала уже вся белым-бела. Любоваться ею из жарко натопленного зала кофейни Вольфа и Беранже было одно удовольствие. В полуденный час в нем хватало свободных мест, и столик в дальнем от входа углу двое солидных мужчин заполучили без труда. В пятницу 12 февраля4 1882 года настоящий наплыв посетителей ожидался позднее.
Самым солидным из этой пары был рослый, начинающий полнеть, но еще довольно моложавый блондин лет за сорок. Просторный двубортный пиджак и шелковый жилет идеально сидели на его плечах. Натуральная английская шерсть, из которой был пошит весь костюм, стоила недешево, как и карманные часы, золотая цепочка от которых свисала из жилетного кармана. Воротничок и манжеты просто образцового состояния наводили на мысль о чем-то военном.
Несколько месяцев назад блондин в самом деле носил мундир, только не армейский, а Отдельного корпуса жандармов. В конце сентября минувшего 1881 года полковник Всеволод Романович Левкович оставил службу в нем, получив назначение в Министерство императорского двора и уделов. Сейчас на фарфоровой тарелке перед ним лежал внушительный кусок яблочного пирога, коему Всеволод Романович успел воздать должное.
Лицом к Левковичу и левым боком к дивному виду на Мойку сидел второй посетитель, возрастом постарше, поменьше ростом и неброской внешности. В его волосах соломенного цвета кое-где проступала седина, на правой щеке темнела родинка. Кожа этого человека, кажется, совсем не знала загара, а круглые серые глаза с редкими ресницами глядели куда-то мимо собеседника. Он будто не слушал Всеволода Романовича, но тот знал, что подобное впечатление обманчиво.
Неброским был и серый сюртук второго ценителя популярной кофейни. Его наряд, от брюк в полоску до широкого черного галстука, был выдержан скорее в повседневной манере, не содержа в себе никаких элементов парадности или франтовства. К ним статский советник
