Шестилетний мальчик Тёма ходит и в школу, и в детский сад. Утром мама отводит его в первый класс, а после уроков я веду его в садик.
Такая двойственность Тёме не нравится.
– Почему ты такой грустный? – спрашиваю я, встречая его возле школы.
– Потому что я не хочу идти в садик, – огорчённо отвечает он.
– А как прошёл твой день? – спрашиваю я, стараясь перевести разговор на другую тему.
– Я сегодня плакал, – честно говорит Тёма.
– Когда ты плакал? – волнуюсь я.
– Когда мама вела меня в школу.
– А зачем же было плакать?
– Я не выспался и не хотел идти.
– Что же делать? Маме надо на работу, а тебе в школу, – сочувствую я.
– В садик я тоже не хочу. Я сейчас буду плакать, – заявляет Тёма.
– Подожди, не плачь. Давай разберёмся. Ну, я понимаю, в школу не хочется, потому что вставать рано. В школе – уроки, надо внимательно слушать, сидеть тихо и спокойно, а тебе хочется побегать. Да?
Тёма кивает.
– А в садик-то почему не хочется? Там же весело, все играют, гуляют.
– Понимаешь, – начинает философски рассуждать Тёма, – в садике все маленькие, а я самый большой. Мне с ними не интересно. А в школе – я самый маленький, поэтому пишу некрасиво, и мне делают замечания.
– Ну писать красиво мы вместе с тобой научимся. А в садике разве плохо быть большим, ведь тот, кто самый большой, тот командир.
– Я не хочу быть командиром. И ещё я не хочу в садике спать. Давай, когда мы придём, ты скажешь, что я спать не буду.
– Артёмка, ты же в школе устал, надо отдохнуть, хотя бы полежать.
– Я ещё знаешь почему в садик не хочу? Потому что там репетиции к празднику, надо танцевать и кружиться. А я, когда кружусь, у меня голова кружится, – начинает фантазировать Тёма. – Не веришь? Спроси маму, меня в самолёте даже рвало, когда он качался, и в машине тоже тошнит.
Мы проходим мимо детской площадки в чужом дворе, и Тёма просит:
– Давай немного погуляем, подышим воздухом.
– Ну давай, – соглашаюсь я.
– Ого, качели! А можно я покачаюсь?
– Тебя же тошнит, когда качаешься.
– А я тихонечко, – уговаривает меня Тёма.
Он тихонько раскачивается, изо всех сил двигая телом назад и вперёд, потом просит:
– Что-то у меня тихо получается, раскачай меня немножечко посильней.
Я раскачиваю. Он кричит:
– Давай ещё!
Взлетает на самую верхотуру и вопит:
– Ирина, а сколько ещё осталось до конца тихого часа?
В понедельник идём с Тёмой из детского сада. По воскресеньям он обычно бывает в гостях у тёти Лены и дяди Миши, там Тёме весело с двоюродными Денисом и Юлей, с собачками Тяпой и Кузей. Он всегда взахлёб рассказывает, чем они занимались, а сегодня идёт молчаливый и грустный. И вдруг спрашивает меня:
– Ирина, как ты думаешь, я красивый?
– Конечно, красивый, – быстро отвечаю я, удивлённая вопросом.
– А на сколько процентов?
– Как это на сколько процентов?
Я знаю, что Тёма умеет считать до ста и понимает, что процент это условная единица.
– Ну на сколько процентов я красивый? – снова интересуется он.
– А разве красоту измеряют в процентах?
– Измеряют, – со вздохом говорит Тёма. – Тётя Лена вчера сказала, что Денис красивый на 70 процентов, а Юля на 100 процентов. Это правда, Юля очень красивая. А дядя Миша сказал, что я красивый только на 40 процентов.
– Фу, какая ерунда. Красоту нельзя измерять в процентах, – настаиваю я, – все люди красивые, только разные. И так нельзя говорить, кто на сколько процентов красивее. Понимаешь?
– Понимаю, – грустно говорит Тёма.
– Ну вот мама у тебя красивая?
– Конечно. Она тоже на сто процентов красивая. А я только на сорок процентов.
– Ну ерунду какую-то болтаешь, – снова убеждаю его я, – ты очень красивый. Ты на сто процентов красивый, как мама.
– Правда? – обнадёживается Тёма.
– Конечно, правда. Только всё же так людей измерять нельзя. Это нехорошо. Все красивые на сто процентов. Понял? – снова спрашиваю я.
– Да понял я, понял, – успокаивает меня Тёма.
– Что понял? – спрашиваю.
– Что красоту процентами измерять нельзя.
Тогда я задаю проверочный вопрос:
– Ну вот я на сколько процентов красивая?
– Ты? – Тёма внимательно посмотрел на меня, – ты процентов на 60.
– Ну и то ладно, – обречённо подумала я.
Ой, кажется, мама пришла.
Когда после ужина я прихожу за Тёмой в детский сад, и он долго не выходит из группы, значит на ужин дают макароны. Макароны никто не любит, кроме Тёмы. Он съедает свою порцию и ещё пару тарелок, которые отодвинули и не хотят есть его одногруппники.
Вообще-то больше всего он любит сладкое. И для того, чтобы подсластить его горечь передвижения из школы в садик, а потом домой, потому что дома для него тоже есть одна неприятность – учить уроки на завтра, я всегда ношу в кармане пару карамелек. Тёма об этом знает и, когда вспоминает, говорит мне прямо:
– А где моя конфетка?
Мама конфетки не поощряет, потому что у Тёмы часто болят зубы. Дома она прячет от него сладости. Но он уже выучил места хранения всевозможных кексиков, мишек «Барни» и прочих пирожных. Иногда, когда он вдруг затихает где-то в недрах квартиры, я застаю его стоящим на стуле в кухне, где он оглядывает окрестности верхних ярусов шкафов или уже дотягивается до каких-нибудь коробок со сладостями.
Я прошу его сначала поесть что-нибудь другое – суп или котлетку, но у него в руках уже вожделенный шоколадный мишка и изменить что-то нет никакой возможности.
Звонит мама и просит выучить уроки по русскому, написать упражнение. Пока я говорю с ней по телефону, Тёма делает мне пассы руками, чтобы я не говорила про то, что он нашёл и ест сладкое вместо супа.
Вторая страсть Тёмы – мультики по телевизору или планшет с какой-то бесконечной и тупой игрой, в которой надо либо всё время рыть пещеры, либо лезть куда-то в горы.
Мультики он может смотреть бесконечно, лёжа на диване. Мама научилась справляться с этой страстью, унося пульт от телевизора на работу.
А вот с планшетом та же участь, что и со сладким. Куда бы его не прятать, Тёма, облазив всю квартиру, непременно его находит. Мама ругает меня, что не могу запретить играть или просто отобрать планшет. Но что можно поделать, если ребёнок научился, как кошка, забираться со своим планшетом под кровать, куда мне уж точно никак не пролезть. Вытуривать его шваброй совесть не позволяет. А он обнаглел до того, что однажды попросил меня дать ему под кровать что-нибудь поесть.
Учить уроки он не хочет, хотя мы давно уже разложили тетрадки на столе. Меня Тёма не боится, боится он только маму. В какой-то момент он выскакивает из-под кровати и добровольно заявляет:
– Всё, давай учить уроки.
Я каждый раз покупаюсь на его хитрость. Думаю – какой всё же молодец, знает своё время, сам садится за уроки. А когда буквально через пять минут раздаётся звонок в дверь, удивляюсь, как же это он, маленький хитрец, чувствует, что сейчас, вот-вот уже придёт мама. Перед ней идиллическая картина – мы мирно учим уроки.
