Итак, в перерывах между шахматами, котятами и уроками, между зеркалом и апельсинами новая «Алиса» обретала хорошо всем известную теперь форму. Шахматные задачи были проработаны в сюжете довольно точно, однако фабула и ходы фигур настолько сплетены и перетекают друг в друга, что Тот, Кто Не Умеет Играть в Шахматы, даже не поймет, что его лишили большей части удовольствия.
Элеонора Грэм, предисловие к «Алисе в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла
Когда до круга света оставалось не больше пятидесяти ярдов, он споткнулся об остатки изгороди: его тяжелый башмак зацепился за нижний ряд колючей проволоки, которому каким-то образом удалось пережить двух своих верхних собратьев, устояв перед временем, погодой и шаставшими здесь туда-сюда дикими животными. Проклятая колючка словно нарочно ждала удобного момента, чтобы уцепить его. Он упал, покатился по земле и замер. Вставай, подумал он, вставай, чтоб тебя. К поту, заливавшему его лицо, добавилась новая жидкость, и на ощупь она оказалась более липкой. Впрочем, царапины его не волновали. Так он, во всяком случае, себя убеждал; то же самое относилось к ушибам. Шатаясь, он поднялся на ноги и медленно, но верно захромал по прерии дальше. Забудь свое чертово тело, плевать, что оно болит, – беги!
Как холодно, думал он, как чертовски холодно, даже для весны. Земля почти заледенела. Если бы я не бежал, я бы замерз без куртки. Хотя, если бы я не бежал, мне не нужна была бы куртка. Беги!
Добежав до границы светлого круга, он прыгнул. После всего пережитого он и не надеялся на то, что удастся прыгнуть так высоко, как раньше. Офигеть, подумал он, когда его тело врезалось в ограду из проволочной сетки, просто офигеть. Стальных шипов, впивавшихся ему в ладони, он не замечал. Он вообще не ощущал ничего, кроме надежды.
Он медленно подтянулся и сжался в тугой клубок. Рукам было непросто удержать тело на расстоянии от колючей проволоки, но он решил, что они справятся, и те справились. Помнится, на зачетном занятии, когда он был полон сил и ему не грозило ничего страшнее плохой отметки, он одолевал такую изгородь за девять секунд. По части преодоления препятствий он считался самым сильным в их группе. В эту ночь у него ушло не меньше двадцати секунд только на то, чтобы накопить силы для рывка, который позволил бы его рукам зацепиться за верхнюю перекладину. И хватило этого рывка только на то, чтобы схватиться за третий ряд колючей проволоки. Но все же ему удалось удержаться – несмотря на шипы, несмотря на скользкие от крови руки. Еще рывок – и он перебросил тело через верх изгороди и рухнул с высоты десяти футов на землю, приземлившись с изяществом старого бельевого мешка. Когда-то инструктор по физподготовке заставлял его снова и снова оттачивать приземление как в парашютном спорте: ноги вместе, чуть согнуты, касание носками – и перекатываться, перекатываться! Однако его инструкторы сейчас спали в уюте и безопасности, и от него их отделяло множество колючих изгородей.
Он не знал, как долго пролежал так. Кажется, прошло около пяти минут. На самом же деле – меньше одной, просто он утратил чувство времени. Осталось только два состояния: бег и то, что после бега. Сейчас было то, что после бега. Он пополз дальше.
Он приближался к центру ярко освещенного круга. Прожектора слепили глаза, в какую бы сторону он ни смотрел. Однако, прищурившись, он смог разглядеть четыре стальные туши, по одной на каждую сторону света. Он подполз к еще одному металлическому колпаку, торчавшему из земли в четырех футах от бетонной плиты, которая, в свою очередь, размещалась почти в центре ярко освещенного круга.
Тридцать секунд у него ушло на то, чтобы подняться на ноги у вентиляционной шахты, и еще тридцать секунд на то, чтобы восстановить равновесие после этого. Потом он начал медленно колотить окровавленными руками по прохладной алюминиевой обшивке шахты.
Пуля ударила в него, когда его рука коснулась алюминиевой поверхности в пятый раз. Она угодила ему прямо в грудь, разорвала аорту и разворотила несколько ребер, прежде чем вырваться из спины и унестись куда-то в темноту. Он умер прежде, чем его тело упало на вентиляционный колпак и соскользнуло с него на бетонную плиту. Звук выстрела долетел до освещенного круга еще на долю секунды позже.
В четверти мили от этого места снайпер опустил свою винтовку. Он осторожно передернул затвор, поймал рукой вылетевшую гильзу и сунул ее в карман. Его спутник облокотился на капот пикапа, подстраивая резкость бинокля.
– Готов? – спросил снайпер. В голосе его не слышалось никаких эмоций, кроме гордости – спокойной, уверенной гордости. Он знал, что мог и не задавать этого вопроса.
Его спутник, однако, не разделял этой уверенности.
– Возможно, возможно. Он не шевелится. Давай-ка еще раз, быстро.
На скрывавшемся в тени лице снайпера обозначилось некоторое удивление. Впрочем, его он позволил себе сам; происходи все на свету, лицо его оставалось бы бесстрастным.
Движения снайпера казались замедленными, но на все ушло не более пяти секунд: он вскинул винтовку, облокотился на пикап, прицелился и выпустил в тело, лежавшее в световом круге, еще одну пулю. Тело дернулось – не от боли, а от удара – и снова застыло.
– Отлично, – кивнул человек с биноклем. – Поехали.
– Может, стоит обыскать его? Ну, вдруг он нес какие-нибудь бумаги или еще чего!
– Нет, – ответил второй по-русски, залезая в кабину пикапа. – Некогда. Здесь скоро появится охрана, и тогда нас точно накроют. Возможно, он и забрал что-то важное, но на это придется махнуть рукой. Надо ехать, и быстро. И не включай фары.
Только через шесть минут после того, как пикап уехал, показались вертолеты. Они шли на бреющем полете, заходя с юга, без огней, если не считать неяркого свечения приборных панелей, бесшумно, если не брать в расчет рокот рубивших воздух лопастей. Несколько минут они описывали круги в темноте, шаря по земле локаторами и инфракрасными сенсорами. Потом один из вертолетов снизился над освещенной площадкой и высадил шестерых мужчин в синей форме, вооруженных М-16. Затем вертолет взмыл обратно в темноту и встал в круг за своим спутником, постепенно расширяя радиус вокруг площадки.
Двое в синей форме проверили вентиляционную шахту на предмет повреждений или заложенной взрывчатки. Еще один прикрывал их, держа автомат наготове. Остальные трое осмотрели труп. Старший осторожно обследовал карманы, потом так же осторожно ощупал еще не остывшее тело. Руки его застыли на мгновение, наткнувшись на небольшой бугорок на внутренней стороне правого бедра. Он аккуратно спустил брюки убитого, стараясь не двигать тело и не запачкаться кровью. К ноге убитого был примотан скотчем маленький, размером с записную книжку, бумажник. Старший открыл его, наскоро просмотрел в свете прожекторов листки бумаги и протянул руку за рацией, которую держал наготове его помощник.