Президент Соединенных Штатов был в прекрасном расположении духа. В это состояние его ввела за завтраком жена. Намазывая ему джемом румяный тост, она вдруг сказала: – Мне кажется, Гарри, ты все еще не осознал, что займешь в истории особое место. Гораздо более значимое, чем все твои предшественники.
Трумэн оторвал взгляд от газеты, которую просматривал во время завтрака, и посмотрел на жену. Не свихнулась ли белокурая малютка Бесс на должности Первой леди Соединенных Штатов? Он посвящал ее во все секреты своей деятельности, зная, что ее мало это интересует. Это была самая далекая от политики Первая леди в истории США. Она была против выдвижения кандидатуры мужа на должность вице-президента, поскольку было ясно, что Рузвельт долго не протянет и ей придется перебираться на жительство в Белый дом, чего ей очень не хотелось. Они познакомились без малого 60 лет назад в пресвитерианской школе, когда ему было шесть лет, а ей пять, и поженились, когда ему было уже тридцать пять, а ей тридцать четыре. Молодожены поселились в доме родителей Бесс, где и родился их единственный ребенок Мэри-Маргарет, которую Трумэн обожал всю жизнь.
– Почему я? Войну выиграл Рузвельт. – Трумэн снял очки и начал их тщательно протирать носовым платком, что свидетельствовало о серьезности его подхода к полученной информации. – Ты полагаешь, что я займу исключительное место в истории потому, что приказал сбросить атомную бомбу на японцев?
Но тогда с каким знаком я займу это самое исключительное место? Со знаком плюс или минус?
Бесс с обожанием посмотрела на мужа:
– Ты войдешь в историю как первый президент сверхдержавы США. Британской империи больше не существует. Она разваливается на глазах. Советский Союз еще слишком слаб. И станет ли он сверхдержавой – большой вопрос. Рузвельт, хоть и выиграл войну, был президентом великой державы. Но первым президентом единственной сверхдержавы являешься ты.
Сидя через час в Овальном кабинете, президент размышлял. Ведь по сути Бесс права. Из Первой мировой войны США вышли великой державой, из второй – сверхдержавой. И его задача сделать так, чтобы она ею и осталась. Он вспомнил разговор с Рузвельтом незадолго до его смерти. Тот как бы пытался в спешке подготовить посредственного человечка с уровнем мышления окружного судьи к будущей роли главы мирового гегемона. Уже несколько месяцев он постоянно вызывал Трумэна и посвящал его в тонкости внутренней, но в основном внешней политики США, словно предчувствую близкую кончину.
– Запомните, Гарри, – сказал он, когда они увиделись в последний раз, – главный противник Америки не Германия. И даже не Советский Союз. Во всяком случае, на нынешнем этапе. Главный противник – Британская империя. Именно Великобритания должна быть уничтожена как империя, а ее обломки должны поглотить США.
С быстротой молнии в его мозгу пролетела вся его жизнь с того момента, как в его магазинчик вошел мэр Канзас-сити Том Пендергаст, критически оглядел скудную обстановку, выплюнул на пол жвачку и, рассеянно посмотрев на невзрачного человечка за прилавком, спросил: «Хочешь стать окружным судьей?»
Первое, что сделал Трумэн, поселившись в главном кабинете США, это перекрасил стены в салатный цвет. Этот цвет успокаивал его. Глобус у камина, над которым повесили портрет Вашингтона в военной форме. Скромные кресла. И картины с первыми моделями самолетов. Трумэн питал интерес к авиации, причем к авиации начала века. Президент не был абсолютным аскетом, но до конца жизни оставался равнодушным к роскоши. И в офисе, и дома он старался обустроить все очень скромно. Ничего лишнего. Лишние предметы отвлекают внимание от работы.
Бесс, безусловно, права. Он должен занять особое место в истории. Но не потому, что он какой-нибудь выдающийся человек (Гарри Трумэн был довольно объективен в самооценке), а потому, что судьбе было угодно забросить его на самый верх в исключительно интересную, насыщенную событиями эпоху, которой суждено повернуть ход истории Соединенных Штатов, да и всего мира. Трумэн, несмотря на наличие атомной бомбы, не считал, что этот инструмент мировой политики поможет США долго оставаться единственной сверхдержавой. Разобраться в ошибочности этого постулата ему помог Сталин. Президент помнил, как в Потсдаме он попытался использовать этот козырь на переговорах по послевоенному устройству Европы. Как бы по секрету он сообщил Сталину о создании атомной бомбы. Тот факт, что советский лидер никак не отреагировал на эту информацию, а затем при обсуждении интересов и сфер влияния не уступал ни в одном вопросе, навело Президента США на мысль, что тот просто не понял, каким мощным оружием обладали Соединенные Штаты. Но ему сообщили, что русские вывезли из Германии ученых, которые занимались именно вопросами ядерной энергии, и тратят гигантские средства на создание атомной бомбы. Значит, Сталин все понимал, и этот козырь недолго будет на руках у Трумэна. Незадолго до окончания войны Трумэн пообщался с Мейнардом Кейнсом и Гарри Уайтом, которые работали над концепцией Международного валютного фонда. Финансисты доходчиво разъяснили политику, какие возможности даст США создаваемая ими международная система организации денежных отношений и торговых расчетов. Трумэн прекрасно осознавал, кто стоит за созданием Бреттон-Вудской системы, и знал, кто стоит за созданием атомной бомбы. В серьезных вопросах, особенно затрагивающих безопасность США, он больше полагался на финансистов, нежели на военных. Он помнил, как Уайт на прощание сказал ему: «Запомните, Гарри, наш доллар в потенциале более грозное оружие, чем весь флот США». Вспомнив Гарри Декстера Уата, этого финансового гения, он искренне выругал сенатора Мак-Карти с его Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности, после дачи показаний которой Гарри Уайт умер от сердечного приступа. Какой бы был министр финансов в правительстве 33-го Президента. Но сейчас ясно, что именно доллар, а не атомная бомба позволит США остаться единственной сверхдержавой. Вошел помощник: – Адмирал Хилленкоттер, господин президент. Он в приемной.
– Пусть войдет, – рассеянно сказал Трумэн.
Он не вызывал Директора ЦРУ. Тот сам попросил аудиенцию. Адмирал Хилленкотер заменил генерала Ванденберга на посту Директора Центральной разведки по решению Трумэна, а затем после принятия Закона о национальной безопасности 1947 года был утвержден Сенатом на должности директора созданного на базе закона Центрального разведывательного управления. И генерал Хойт Ванденберг, и адмирал Хилленкоттер не были профессиональными разведчиками. И очень равнодушно относились к этой деятельности, и это приводило Президента к выводу, что ЦРУ должен возглавлять исключительно штатский и исключительно профессиональный разведчик или, в крайнем случае, дипломат.
