– Ты в порядке? Мика? Ответь! Мика!
Голос в пустоте приблизился, гулом отдаваясь в ушах и заполняя все мое существо. Больно!
Мне не хочется открывать глаза, но все же тяжелые ресницы с трудом поднимаются, и безжалостно резкий свет бьет в зрачки, на несколько мгновений лишая возможности видеть. Белое сияние. Это смерть? Посмертие? Непонятно.
– Мика!
Кажется, зовут меня. Значит, это мое имя. Что значит Мика? Миша? Микита? Микола? Мила? Микаэла? Мишель?
Я вообще кто?
Промаргиваюсь, еще не до конца привыкнув к свету, но уже смирившись с ним, наконец, могу различить наклонившееся надо мной лицо. Мужчина – темноволосый, приятный, лет, может, сорока, трудно сказать. В его глазах – напряженное беспокойство.
Кто он мне?
Белоснежный высокий потолок над головой не дает никакого ответа.
– Мика, ну, слава Богу! – мужчина вздыхает, но беспокойство никуда не девается. Наоборот, напряжение усиливается.
Кто я ему?
И кто я вообще? Мальчик? Девочка? Да кто называет людей такими безликими именами?! Так и вижу себя на ток-шоу под светом софитов: «Здравствуйте, меня зовут Мика, и я не знаю, кто я».
Забавно: я не знаю, кто я, но знаю про ток-шоу.
Думать тяжело. В голове – туман. Продираюсь сквозь него с трудом.
Кстати, собственного тела я не чувствую. На миг меня охватывает паника: что, если его вообще нет? Что, если от меня осталась одна голова?! Такое было в какой-то книге. Но, скосив взгляд, я убеждаюсь, что под одеялом виднеются контуры тела, а к лежащей на кровати нереально тонкой руке прикреплены какие-то медицинские приборы. Рядом стоят капельницы, пикает монитор…
Я – в больнице. Что же, это многое объясняет.
Хорошо, что хоть тело есть!…Но вдруг оно парализовано? Пытаюсь пошевелиться, и в первый момент мне это не удается, но вот ощущаю под одеялом легкую дрожь, а рука слабо шевелит пальцами.
Ну, здравствуйте! Итак, я существую. Я живу. И меня зовут Мика, что бы это ни значило.
Наклонившийся надо мной мужчина молчит, все так же пристально, с отчаянным беспокойством вглядывается в мое лицо. Если я девочка, он может быть моим возлюбленным, хотя вариант с отцом универсальней и подходит для обоих полов.
Теперь я, кстати, ощущаю, легкий запах его парфюма – что-то туманно-свежее, тоже не говорящее мне абсолютно ничего.
И тут в голову приходит очевидное решение: нужно просто заговорить! По голосу-то я определю хотя бы свою половую принадлежность. Разжать губы оказывается непросто – их словно смазали клеем, приходится едва ли не отдирать кожу.
– Я… Что слу…чилось?
Голос хриплый, надломленный. Чужой. Непонятной гендерной принадлежности.
У меня чужое, незнакомое мне имя и совершенно чужой голос. И абсолютная каша в голове, словно мозги прокрутили через мясорубку (я знаю, что такое мясорубка!) и поджарили на медленном огне (я – повар?).
Поздравляю! Вот уж действительно материал для ток-шоу.
– Мика, деточка, не напрягайся! Тебе нужно восстановить силы, – мужчина заботливо касается моей руки, бережно поглаживает пальцы, потом кладет руку на лоб.
Его прикосновения очень легкие, в целом, наверное, приятные. Я ощущаю тепло и понимаю, что рука, оказывается, замерзла. И все-таки он не похож на возлюбленного и называет меня деточкой. Ага, значит отец… Ну, так лучше.
– Ты что-нибудь помнишь? – в его глазах все то же пронзительное беспокойство.
Отвечать нет сил, и я только качаю головой. Голова, кстати, кружится.
– Бедная моя девочка!
Девочка! Выходит, я девочка. О сколько же открытий чудных… или совсем не чудных?..
– Ты попала в аварию. Но ничего, все уже хорошо. Отдыхай. Главное – просто отдыхай.
И я закрываю глаза.
По-моему, на сегодня я узнала (теперь я даже могу говорить о себе в определенном роде!) вполне достаточно.
Когда я снова проснулась, туман в голове слегка развеялся. По крайней мере, я уже смогла опознать в нем отдельные предметы. Знакомая палата, вновь залитая солнцем, словно здесь стоит вечный полдень, тихое попискивание приборов, легкий запах лекарств, самоидентификация в качестве объекта женского рода. Судя по всему, я молода, хотя уже вполне взрослая. Ничего не болит. Выгляжу целой, да и пошевелиться на этот раз удалось без труда.
Все в палате выглядит аккуратным и милым, а на столике в высокой вазе стоят белые крупные розы.
В поле моего зрения появляется добродушный врач с седой бородкой клинышком и круглыми очками, как у Чехова. Одно его присутствие внушает спокойствие.
– Очнулась! Какая молодец, – доктор поощрительно улыбнулся. – Я – твой лечащий врач Владимир Степанович Кузнецов.
То же имя написано у него на бейджике. Слишком безличное имя для такого милого доктора.
– Ну, как мы себя сегодня чувствуем? – спросил он, усевшись на стул у моего изголовья.
Я невольно улыбнулась. Хорошо, что он заговорил со мной не вчера, иначе я бы вполне могла подумать, что меня и вправду много. Что я – чудовище наподобие пчелиного улья, наделенное общим разумом.
– Что случилось? Что со мной? – и слова на этот раз дались гораздо легче, словно горло обработали высококачественной смазкой, и оно снова может функционировать. Голос, кстати, вполне себе женский, мелодичный. Мне нравится. Надо будет подольше поговорить, чтобы послушать.
– Полный порядок, – добрый доктор улыбнулся, и я сообразила, что он похож не столько на Чехова, сколько на Айболита из детской книжки. – Никаких серьезных травм. Пара ушибов, пришлось вправить сустав, но до свадьбы – точно заживет… Ты помнишь аварию, Мика?
Он с надеждой пристально посмотрел на меня, но мне пришлось его разочаровать:
– Нет…
Болела голова. Может быть, поэтому мир вокруг казался странным.
– Сколько ты видишь пальцев?
– Три, – ответила я. Со зрением у меня все в порядке. Уже плюс.
– Какое сегодня число?
Нет ответа.
– Сколько тебе лет?
Нет ответа.
– Как тебя зовут.
– Ми… – я замолкаю.
– Ну? – он поощрительно улыбнулся. – Ты помнишь свои имя и фамилию?
Я опустила глаза.
– Ты помнишь свою семью? Твой отец был здесь вчера, – настаивал доктор.
Ничего этого я не помнила.
– Не страшно, – Владимир Степанович улыбнулся и, как вчера отец, погладил меня по пальцам. – Постепенно ты придешь в себя. Ничего страшного – иногда человеческий организм дает именно такую реакцию на стресс. Знаешь, что мы сделаем? – он заговорщицки подмигнул, и яркое солнце бликом отразилось в стекле его очков. – Мы сегодня же отвезем тебя домой. Нет необходимости валяться в больнице совершенно здоровой и крепкой девушке. Освобождай место настоящим больным, а дома, среди родных, вспомнишь все быстрее, Люда.
– Люда? – удивленно переспросила я.
– По паспорту – Людмила Вячеславовна Санева, но, знаю, знаю, – он махнул рукой с пухлыми, какими-то очень уютными пальцами, – ты не любишь это имя, Мика. Больше не буду называть тебя Людой, честное слово!
