Ваня откинулся на спинку стула и повернул голову к окну. Было уже за полночь.
«Ночь тонкой змейкой вползла в щель между шторами, – подумал он по привычке студента сценарного факультета ВГИКа подбирать образы.
Принтер, озабоченно пыхтя, усердно выплевывал отправленные на печать материалы о древнем Вавилоне, на поиск которых ушел целый вечер. Им суждено было превратиться в очерк на заданную тему и, если повезет, в нечто большее. У перегруженного учебой и работой студента никогда не хватало времени на то, чтобы порыться в этой покрытой пылью веков «ветоши», а она того стоила.
Ваня подошел к дивану, чтобы приготовиться ко сну, но перед его мысленным взором уже стояли мощные стены Вавилона, недоступные не только для врагов, но и для окружавшей город пустыни – вечнозеленые Сады Семирамиды свысока поглядывали на унылое царство желтых песков. Чтобы тоскующая в знойной Вавилонии возлюбленная царя могла наслаждаться свежестью фонтанов и ручьев, сотни невидимых тощих рабов с выбритыми ото лба до темени головами вращали специальное колесо, изнемогая от жары и усталости. Ваня вглядывался в благоухающие ароматами диковинные цветы, пытаясь представить себе возлюбленную царя. Мгновение – и статная фигура черноволосой красавицы, завернутая в длинное полотнище поверх туники, появилась на вымощенной розовым и белым камнем лестнице.
Пленила ты сердце мое одним взглядом очей твоих, одним ожерельем на шее твоей, – пришли на память строки из «Песни песней» премудрого Соломона.
Ваня улыбнулся и посмотрел на фотографию мамы, стоявшую у него на столе в деревянной рамке. На ней не было ни ожерельев, ни каких-либо украшений: простая кофточка, волосы гладко зачесаны, прямой спокойный взгляд, но как этот образ был дорог его сердцу! Сколько слез пролили эти красивые серые глаза, когда он, ее единственный сын, пленившись злом, обернутым в блестящий фантик, чуть не расстался с жизнью! Мама была для него всем: кормилицей, другом, защитницей, собеседником, советчиком. Она была для него солнышком, излучающим свет и тепло.
Ваня вспомнил своего друга детства Пашку, которого развод родителей лишил материнского тепла. Папа, конечно, заботился о сыне, не жалея денег, но Пашка страдал. Он конфликтовал с женщиной, с которой сожительствовал отец, хоть она и пыталась создать в доме уют. Заменить Пашке мать тетя Оля не могла, и он бунтовал.
Сейчас их пути разошлись – Пашка пошел по пути вседозволенности. Его детский бунт перерос в юношеское «не надо меня учить», поэтому дальше дежурных фраз общение школьных друзей не шло.
Принтер тяжело ухнул в последний раз и затих. Ваня подошел к столу, постучал распечатанными листами по столу, выравнивая увесистую стопку бумаги, и положил «багаж для размышлений» в лоток, где уже лежала взятая в библиотеке книга «Величие Вавилона»1 и недавно прочитанная «Бумагия» Юрия Воробьевского.
«На сегодня хватит, – подумал Ваня вслух. – Теперь есть над чем поразмыслить».
Было без четверти час. Кратко помолившись, хорошо потрудившийся студент забрался под еще прохладное одеяло, перебирая в памяти планы на предстоящий день.
«Завтра нужно не забыть позвонить Насте…» – На этом месте путающиеся мысли оборвались, и Ваня погрузился в недолгое небытие, потому что около двух ночи прозвенел телефонный звонок.
– Ванька, ты прости, что я так поздно, – в трубке раздался знакомый с детства голос. – Мне помощь нужна.
– Пашка, а ты до утра подождать не мог? – спросил Ваня, не скрывая недовольства.
– Да если бы я мог… – голос в трубке был сильно взволнован.
– Ну, что там у тебя стряслось? – Ваня силился проснуться.
– Меня так глючит, что просто мозг сносит!
– Чего, чего? – не понял Ваня.
– Глюки зашкаливают, вот чего! – раздраженно ответил Пашка.
– А ты что, грибов объелся?
– Да нет, таблетку глотнул. Я и раньше этим баловался, но такого, как от этой, у меня никогда еще не было!
– А что с тобой происходит? – поинтересовался Ваня.
– Мне страшно! Чё только не мерещится, а хуже всего эти красные дельфины!
– Красные дельфины? – Ваня силился что-то вспомнить. – Слушай, а я когда-то видел ролик о чем-то подобном на Ю-тубе, – воскликнул он.
– Та пошел ты со своим Ю-тубом! – разозлился Пашка. – Тут мозг плавится, а ты…
– А чем же я могу тебе помочь? – спросил Ваня.
– Ну, помолись за меня, а то у меня крыша съедет!
– Помолиться? – От удивления Ваня окончательно проснулся. – Ну, я попробую, конечно, только сомневаюсь, что тебе это поможет.
– Но тебе же помогает! Сам ведь говорил!
– Если я не ошибаюсь, то говорил я тебе об этом лет так шесть назад.
– А у меня память хорошая, – буркнул в ответ Пашка и тут же взмолился: – Плохо мне, слышишь, помоги!
– А с чего у тебя эти дельфины начались? – спросил Ваня.
– Да с двери этой проклятой! Помнишь, ты мне когда-то рассказывал про зеленую дверь?
– Это из рассказа Уэллса2, что ли?
– Да, что-то вроде этого. – Голос в трубке замолчал, и Ваня услышал учащенное дыхание, а затем тяжелый стон.
– Эй, это ты стонешь? – осторожно спросил он.
– Слышь, я не хотел в эту клятую дверь заходить! – закричал Пашка. – Мне она и раньше неоднократно являлась!
– А она тоже зеленая?
– Да нет, железная какая-то! Меня мудрец бородатый в нее зайти приглашал. А я-то хорошо запомнил, как того англичанина еще ребенком заманили, красоту райскую показали, чтобы он всю оставшуюся жизнь о ней бредил, а потом в строительный ров кинули! Я бы ни за что в дверь эту не вошел, да меня красные дельфины в нее затолкали, а там такие страхи, что мама родная, помоги!
– Слышь, я помолюсь, – сочувственно сказал Ваня, – а ты повторяй, не переставая: «Господи, помилуй!»
– Ой, вот это так стены! И львы разъяренные! А это что? Драконы какие-то рогатые… Ванька, помоги! – неожиданно закричал Пашка, и в трубке раздались короткие гудки.
Ваня еще какое-то время крутил в руках пикающую трубку, как если бы она могла что-нибудь добавить к прерванному разговору, потом, подойдя к иконам, затеплил лампадку и, перекрестившись, сделал земной поклон.
– Господи, помилуй душу заблудшего Павла и помоги ему успокоиться, – сказал он, и, не вставая с колен, начал медленно читать девяностый псалом «Живый в помощи Вышнего».
Но, как Ваня ни старался сосредоточиться, молитва не шла: мысль, усилием воли направляемая в русло оградительного псалма, неизменно упиралась то в железную Пашкину, то в зеленую Уэллсовскую дверь.
Увлечение мистикой и разного рода оккультными практиками было модно среди богемы девятнадцатого и двадцатого веков, и, скорее всего, Уэллс отобразил в своем рассказе опыт кого-нибудь из знакомых. Ваня много думал над этой историей и поэтому рассказывал ее и Пашке, на которого, как тогда казалось, она не произвела особого впечатления.
