– Скажи, за что ты меня убил?
Они сидели, всматриваясь друг в друга.
– Так всё же за что? – повторил он, держа руки в карманах. – Надеюсь, у тебя была хорошая причина. А то ведь, согласись, как-то глупо умирать из-за нелепости, а?
Его лицо свело судорогой.
– Я не понимаю, о чём ты, Нельсон.
– Не понимаешь, Джимми? Ну, так послушай. Забавная история вышла сегодня ночью. Забавнее не бывает… Давай я расскажу, и мы посмеёмся…
Шапки на нём не было, ветер трепал непослушные тёмные волосы, уже слегка подёрнутые сединой.
– Ну, так вот, представь… Представь себе, Джимми, сижу я с покупателем лицом к лицу. Вокруг полный мрак – только я, он и лампа. Всё как всегда, обычная продажа. Деньги уже на счету, я передаю ему идею. Наизусть, по словам. Медленно, не спеша, как телеграмму зачитываю. Он ждёт до самого конца. И затем спокойно, не говоря ни слова, протягивает мне утренний выпуск «Уолл-стрит Джорнал»… И прямо на первой странице: «Японский золотой запас пропал»… Дальше и читать не надо, всё и так понятно. Слово в слово – идея, которую я ему только что продал. Твоя идея, Джим!
Джим сидел на самом краю скамейки, ссутулившись, как будто холодное осеннее небо давило ему на плечи.
– И вот, – продолжил Нельсон, – мы сидим напротив друг друга в кромешной темноте, и вдруг до меня доходит, что лишь самый последний бездомный в самом дальнем углу нью-йоркской подземки ещё не в курсе… Что может быть страшнее? А, Джим? Продать уже слитую журналюгам идею!
Он замолчал; доносилось лишь обрывистое дыхание, его скулы свело в приступе ярости.
– Джим, ты когда-нибудь пробовал продать дилерам разбавленный кокаин? Целую тонну левого порошка? Причём так, что сам ты узнаёшь об этом последним?.. Тебе когда-нибудь бывало страшно, по-настоящему страшно? Так, чтобы дрожали колени и хотелось залезть под стол?
Взгляд Нельсона источал ненависть.
– Так вот, расскажи мне, Джим, зачем же ты её слил? Зачем ты меня убил?
Джим вздрогнул и отвел глаза. Затем, наконец, прошептал:
– Верни ему деньги.
– Вернуть?.. Ему?.. Деньги?! – Нельсон уставился на него. – Ты совсем потерял рассудок?! Ты забыл, кто я?! Это продавец ещё может вернуть деньги. И, может быть, покупатель его даже пощадит. Но я, я же не продавец! Я же оценщик, один из трёх во всём Нью-Йорке, будь проклят этот чёртов город! Все эти деляги, когда им надо найти цену идеи, идут ко мне. Ведь как узнать цену, не зная идеи? А если знаешь, то зачем тогда платить? Каждая третья сделка, каждая третья идея идёт через меня. Сотни, сотни идей за последние тридцать лет… И ведь я помню каждую…
Он вдруг побледнел и стиснул руки.
– Они… Все эти покупатели и их самые сокровенные секреты… Эти сумасшедшие коллекционеры, заплатившие за идеи миллионы… Знаешь, что они сейчас делают? Я ведь вижу их лица, прямо сейчас!.. Все они, до единого, эти сотни покупателей, проснулись сегодня и узнали, что я заговорил. Их оценщик заговорил! Это как если узнать, что твой банкир сошёл с ума и начал раздавать деньги прохожим. Слив сегодня одного, кого я солью завтра?
Он прикрыл глаза рукой. Двух пальцев на ней не было. Вместо них ладонь рассекал давний, грубый рубец. Его исковерканная рука казалась одним длинным щупальцем.
– За всё время было лишь четыре случая, чтобы оценщик заговорил. И ни разу – ни разу, Джим! – он не дожил до утра. Такое не прощают… Я мёртв! У меня на груди мишень размером в пол-Манхэттена. И повесил её ты. Меня убил ты, Джим…
Воздух между ними застыл.
– Скажи им, что это продавец. Что это – моя вина, – прошептал Джим, пар шёл у него изо рта.
Глаза Нельсона вспыхнули, в горячке, в приступе отчаяния он смотрел на него, как будто отказываясь поверить в происходящее.
– Джим!.. Да ты сам себя слышишь?! Они же не знают о тебе, что идеи – твои! Чёрт тебя возьми, да ты же сам настаивал, чтобы о тебе никто не знал! И ведь я, идиот, согласился – быть и продавцом, и оценщиком… Как же глупо получилось… Это конец…
Нельсона всего трясло. Его искусанные, синие губы дрожали. Вдруг он резко развернулся и посмотрел на Джима в упор.
– Ты же всё это знал, да? Ты ведь знал, что это мой приговор?
Джим закрыл глаза, затем кивнул.
– Знал, что, сливая идею, ты убиваешь меня? И всё равно слил?
Джим снова кивнул.
Нельсон вдруг замер, и лишь на виске у него пульсировала артерия. Затем он засунул руку в карман, достал термическую гранату и поставил её между ними… Взрыватель был взведён.
– Ты ведь знаешь, что это?
– Да… – Джим оторвал взгляд от гладкого цилиндра и посмотрел Нельсону в глаза. – Уничтожитель идей.
– В радиусе пяти метров не останется и байта информации. Даже по ДНК не смогут опознать… – Нельсон тяжело дышал. – И вот теперь, когда нас ничто не отвлекает, всё-таки поведай мне, Джим. Зачем ты меня убил?
Джим поднял голову и огляделся по сторонам. Он сам не знал, почему так любил эту часть Центрального парка – ту, где лес скатывается к озеру. Прелый запах листвы и грибов, торчащие из воды и все во мху, коряги. Уже наполовину опавшие кроны деревьев. Почти голые клёны вперемешку с держащимися до последнего дубами, струящийся сквозь них свет, отдающий своё последнее тепло. Единственное место в центре бетонного муравейника, где ещё можно было остаться наедине с собой.
– Нельсон, – сказал он наконец, – твой покупатель работает на Центральный банк. ЦБ Японии.
Нельсон побледнел.
– Быть не может! Я проверял.
– Может. И есть. Это государство.
Непослушными пальцами Джим расстегнул молнию, достал из нагрудного кармана помятую фотографию и протянул Нельсону. На ней двое садились в машину.
– Того, кто слева, ты знаешь.
– Покупатель… – прошептал Нельсон.
– А справа, – сказал Джим, – это замглавы Центрального банка.
– Где… Где ты взял это фото? Оно… настоящее?
– Это государство, Нельсон. Сто процентов. Твой покупатель – государство…
Нельсон зажмурился и как-то весь сжался, схватился рукой за голову.
– Почему?! – простонал он. – Почему ты не сказал раньше?
– Я сам узнал только вчера. Твой телефон был выключен…
– Нее-е-т!.. Треклятая Зоя! Проклятый вирус! Телефон же не работает!
– Я так и подумал. Но найти тебя не смог… Я сделал всё, что мог, Нельсон. Но ты нарушил правило. Моё единственное правило: никаких властей… Когда я узнал, единственное, что оставалось, это уничтожить идею. Рассказать её всем… И я её слил…
– Ты хочешь сказать… – Нельсон задыхался, – что вот из-за этого… Из-за этого своего глупого принципа ты меня убил? Не захотел поступиться, чтобы меня спасти?!
– Это было моё единственное условие, Нельсон. Тогда, два года назад, мы договорились: никаких властей. Никаких государств. Ты обещал.
