Вторник. 8 мая.
Преодолев холодный больничный коридор, Анна оказалась в кабинете с густым ковром, мягкость которого ощущала через тонкую подошву тапочек. В центре комнаты стоял круглый журнальный столик с кожаным креслом с одной и диваном с другой стороны. Диван был обит тканью рубчик, как мебель в доме, в котором она выросла.
– Добрый день, Анна.
Она оглянулась в поиске источника голоса. В глубине кабинета располагался письменный стол, за ним сидел человек в белом халате, с густыми, побеленными у висков волосами. Его серые, без блеска глаза, будто покрытые пылью, внимательно разглядывали Анну.
– Можете присаживаться, куда хотите, – сказал он, поднимаясь с места.
– Даже за ваш стол? – пошутила Анна.
– Если вам будет удобно.
Доктор сел в кресло. Он говорил и двигался не торопясь, как будто ему принадлежало все время мира. Анна прошла к дивану и провалилась в него.
– Как у вас дела? – спросил доктор.
– Как в психушке.
– Очень понимаю, – он улыбнулся, сделал короткую паузу и продолжил, – Анна, вы понимаете, почему находитесь здесь?
– Я больна?
– Это вопрос?
– Ну, вы же доктор. Я знаю только то, что меня привезли сюда посреди ночи несколько дней назад, и никто так и не объяснил мне, что произошло.
– Понятно.
– Может быть, все-таки, объясните?
– Я хочу, чтобы вы сами ответили на свои вопросы. Давайте не торопиться.
Анна сцепила пальцы в замок и напряглась.
– А вы хорошо держитесь в такой ситуации.
– Однажды я писала книгу, действие которой происходило в психушке, и попутно прочитала много литературы, в том числе и пособие, как себя там вести… Мне стало ясно, что буянить не следует. Но здесь не так плохо, как могло бы быть. Это точно обычная психушка?
– Это пансионат для людей с психическими расстройствами.
– Звучит дорого.
Доктор ухмыльнулся.
– Очень похоже на моего мужа. Все должно быть самым лучшим.
– Чем он занимается?
– Поставляет медицинское оборудование.
– Много времени проводит на работе?
– Да постоянно. Даже когда дома, все равно работает, на телефоне. Бесконечные «дзынь», «дзынь», «дзынь», – Анна расцепила руки и начала размахивать ими. Затем выпрямилась и снова сцепила пальцы.
– Но что тут поделаешь, это его работа и с этим нужно смириться. Он же все делает ради нас с дочерью.
– Как зовут вашу дочь?
– Маша.
– Сколько ей лет?
– Она подросток.
– У вас бывают конфликты?
– Нет.
– То есть вы совсем не ссоритесь?
– Нет. У нас идеальные отношения.
– То, что люди не ссорятся, еще не значит, что их отношения идеальные.
– О чем вы? – Анна заерзала на диване.
– Переходный возраст обычно переносится сложно: депрессия, ощущение чуждости окружающим, проблемы с внешностью, в конце концов. Это часто приводит к агрессии. Но еще хуже, когда агрессия не выпускается, а удерживается в себе.
– Думаете, моя дочь держит все в себе?
– Не обязательно, но возможно.
Анна замотала головой: – Вы же ничего не знаете о моем ребенке. Какая она…, – Анна вдруг замолчала.
– Какая? Расскажите немного.
– Она занимается танцами. С пяти лет. Ездит на региональные соревнования. Везде только первые места.
– Замечательно. Поздравляю. А кроме танцев? У нее есть еще какие–нибудь увлечения? Она общается с друзьями?
– Конечно, она общается с другими детьми в школе, но остальное время занята танцами. А другие увлечения… Какие могут быть другие увлечения, когда ты сконцентрирован на одном деле? – Анна сказала все скороговоркой, заламывая при этом пальцы. Ее взгляд стал отсутствующим.
– Что-то не так?
– Почему мне не дают писать? – сказала она невпопад, – Я попросила у медсестер бумагу и ручку. Они сказали, что это запрещено, но в коридоре я видела блокнот… вернее, женщину с блокнотом.
– Сейчас для вас это нежелательно. Я хочу, чтобы вы полностью сосредоточились на своих воспоминаниях, поняли, почему здесь оказались.
– Мне всегда было легче рассуждать на бумаге.
– Постарайтесь обойтись без нее.
– Сколько?
– До тех пор, пока я не пойму, что это не повредит.
– Что может быть опасного?! – получился чуть ли не крик. Анна сама удивилась этому.
– Думаю, на сегодня достаточно. Идите, отдыхайте, продолжим на следующем сеансе, – сказал доктор.
Анна продолжала сидеть, несколько раз провела указательным пальцем по ребристой поверхности дивана туда-сюда. Это что-то смутно ей напоминало.
– Анна? Все в порядке?
Она кивнула.
Доктор поднялся, помог Анне встать и, проводив ее до двери, занес первую запись в свой блокнот.
***
В палате на прикроватном столике уже стоял поднос с едой: тарелка с зеленоватым овощным пюре, окруженным разложенными веером кусочками огурцов и помидоров, кусок запечённой рыбы, миска супа с фрикадельками, булочка с маком и стакан чего-то ярко-оранжевого.
Анна долго гипнотизировала обед. Наконец, зачерпнув ложкой зеленую кашицу, засунула ее в рот. Кисло-соленое пюре облизнуло стенки гортани и упало в пустоту желудка. Внутри сразу образовалась тяжесть. Анна почувствовала, что не сможет больше проглотить ни ложки. Во рту стоял противный кислый привкус. Она побежала к раковине, находящейся тут же за стенкой, включила воду и прополоскала рот. Стало немного лучше. Анна вернулась в палату.
– Ты что, тоже противник еды?
Она только сейчас заметила, что в комнате есть кто-то еще. Девушка сидела на кровати в нескольких шагах от кровати Анны, и тоже возилась с содержимым своего подноса.
– Что? – переспросила Анна.
Соседка засунула два пальца в рот, изображая рвотные позывы.
– О, нет-нет, я не из этих, – замахала руками Анна, – Постой, а почему «тоже»?
– А я как раз «из этих», – ответила соседка.
– О, – только и сказала Анна, и отвела глаза.
Взгляд наткнулся на торшер, стоящий в углу. Она уже готова была смотреть на этот светильник до конца своих дней, но соседка сняла неловкость:
– Марина.
– Аня.
– Так что у тебя с едой?
Марина вилкой вырисовывала на пюре какие-то узоры и, кажется, тоже не собиралась есть.
– Все нормально. Просто еда здесь не очень.
– Я слышала, что многим нравится. Это, конечно, не государственная больница, но булемичке, как я, на это, конечно, наплевать… во всех смыслах.
Анна засмеялась:
– Тогда уж, наблевать.
Марина выглядела болезненно: бледная кожа, птичьи запястья, выглядывающие из-под мешковатого свитера, красноватые глаза.
– Ну а с тобой-то что не так? – спросила соседка, чувствуя, что ее разглядывают.
Анна взяла с подноса вилку и стала крутить ее в руках.
– Понятия не имею. Проснулась ночью у себя дома. Слышу на первом этаже какие-то голоса (у нас коттедж). Спустилась. А там – моя мама, муж, врачи. Мама меня обнимает, плачет, говорит, что все будет хорошо. Не успела ничего понять, а врачи меня уже повели. Я вырываюсь, а они укольчик – и делу конец. Проснулась уже здесь.
– Жесть. Проснулся – гипс. А из-за чего?
