1889 год. Октябрь. Британская Колумбия.
Лес, окружавший стройку, был не просто ненасытным – он казался живым. Ветви вековых кедров сплетались в плотный полог, сквозь который не проникал даже полуденный свет. Воздух был густым от запаха гниющей хвои и сырости, а корни деревьев, подобно змеям, оплетали валуны, словно пытаясь скрыть древние тайны, погребенные под слоем ила и времени. Где-то высоко, в недосягаемой вышине, каркала ворона, и ее крик, многократно отраженный эхом, превращался в зловещий хор, напоминающий погребальный плач.
Джонас Хартвик стоял по колено в грязи, впитывая запах сырой земли и смолы, ощущая, как холодная жижа просачивается сквозь дырявые сапоги. Его руки, покрытые мозолями и царапинами, сжимали рукоять лопаты с привычной яростью. Каждый удар железа о камень отдавался в висках пульсирующей болью, но он не останавливался. Мысли о Элизе, его жене, которая кашляла кровью в их ветхой хижине в Виктории, и о маленькой Анне, чьи письма он перечитывал при свете коптилки, заставляли его копать глубже, быстрее, отчаяннее. «Двойные шиллинги за фут. Еще неделя – и хватит на лекарства», – повторял он про себя, будто мантру.
– Хартвик! – крикнул Майкл, его напарник, вытирая пот грязным платком, который когда то был белый. – Брось ковыряться, обеденный перерыв! Инженеры обещали солонину. Или ты решил стать кротом?
Джонас даже не обернулся. Лопата снова вонзилась в грунт, выворачивая камни и глину. Мужчина кряхтел, чувствуя, как спина просит пощады. Он слышал, как Майкл вздохнул и заковылял к баракам, прихрамывая на левую ногу – следствие прошлогоднего обвала в шахте.
– Ты слышал, что случилось с Томасом? – Майкл подошёл ближе, понизив голос. Его глаза, обычно насмешливые, теперь блестели как у загнанного зверя. – Говорят, вчера в лагере он орал, будто черти его преследовали. Всё время повторял: «Тени из стен выходят». Увезли в Викторию, связанным ремнями.
– Выдумки, – буркнул Джонас, но лопата в его руках дрогнула. Он вспомнил, как неделю назад наткнулся на алтарь из костей у ручья – индейцы шептались, что это место старше их племен. – Усталость. Или лихорадка.
– Или проклятие, – прошептал Майкл, оглядываясь на темнеющий лес. – Старый Джозеф из племени квакиутл говорил… – Он замолчал, заметив, как Джонас напрягся. – Ладно. Сам потом пожалеешь.
Джонас фыркнул. Духи? Ему хватало живых демонов – долги, больная жена, ребёнок, который не видел отца месяцами. Он ударил лопатой снова. Лезвие звякнуло о что-то твёрдое.
– Опять камень, – проворчал он, но, разгрёб землю, замер.
Оно лежало в яме, словно чёрное сердце, вырванное из груди земли. Камень был размером с кулак, но когда Джонас попытался приподнять его, мышцы на руках напряглись до дрожи – казалось, он пытается сдвинуть гору. Поверхность артефакта, испещренная серебристыми рунами, мерцала изнутри, будто под гладкой кожей пульсировала чужая кровь. Волны тепла и холода исходили от него, обжигая и обмораживая ладони одновременно.
– Господи… – Джонас протянул руку, но едва пальцы коснулись камня, в ушах зазвучал шепот. Не язык, который он мог понять, а поток шипящих, скрежещущих звуков, словно тысячи голосов спорили за право быть услышанными.
– Что это? – Майкл, вернувшийся с миской дымящейся похлебки, наклонился над ямой. – Похоже на метеорит. Такие в газетах описывали… Говорят, золотоискатели за них целые состояния получают!
– Не трогай! – Джонас оттолкнул его так резко, что Майкл едва удержался на ногах. В груди у него заныло, будто кто-то вонзил под ребра ледяную иглу и начал медленно её поворачивать.
Майкл поднял брови:
– Ты в порядке? – в его глазах мелькнул страх, но не за Джонаса – за себя.
Джонас не ответил. Он завернул камень в тряпку и сунул в котомку.
– Это ничье, – пробормотал он. – Нашёл – моё.
Ночью в бараке Джонас проснулся от детского плача.
– Анна? – он сел, вглядываясь в темноту, где силуэты спящих рабочих сливались в единую массу. Сквозь щели в стенах пробивался лунный свет, рисуя на полу полосы, похожие на тюремные решетки.
Плач повторился. Тонкий, как паутина, голосок звал: «Папа… папа…»
Джонас вскочил. Котомка с камнем лежала под койкой, и даже сквозь ткань он чувствовал его пульсацию – медленную, ритмичную, как сердцебиение спящего зверя. Он потянулся к ней, но застыл, ощутив холодный ветерок на затылке.
У двери стояла девочка. Мокрое платье, когда-то голубое, теперь почерневшее от тины, облегало худое тельце. Волосы, слипшиеся в пряди, капали на пол, образуя лужицы. Лицо – синее, как у утопленницы, с вздувшимися венами под кожей. Но хуже всего были глаза: белесые, без зрачков, слепые и в то же время пронизывающие до глубины души.
– Анна? – прошептал он, но сердце бешено забилось, отрицая надежду. Это не она. «Не может быть».
Девочка протянула руку. Вода капала с её пальцев, образуя лужицу на полу.
– Отдай его… – её губы не шевелились, но голос звенел в голове, как колокольчик, превращаясь в гул. – Он не для тебя…
Джонас рванулся к выходу, спотыкаясь о спящих. Чьи-то руки схватили его за лодыжку, он вырвался, оставив в пальцах незнакомца клок своей рубахи. За спиной раздался смех – хриплый, взрослый, полный обещания боли.
Он выбежал в ночь. Лес шелестел листьями, но это был не природный шум – звук напоминал шепоток, переходящий в рычание. Луна висела над горами, как вырезанный из бумаги серп, окрашивая поляну в синеватый свет. Котомка жгла плечо, будто наполненная раскаленными углями. Джонас вытащил камень, готовый швырнуть его в ближайшую реку, но… руны вспыхнули.
Зелёный свет, ядовитый и живой, озарил поляну. В его сиянии замерцали силуэты: десятки людей в одеждах разных эпох. Солдат в красных мундирах времен колониальных войн, с пулевыми отверстиями во лбах. Женщин в кринолинах, с шеями, перекрученными неестественным образом. Детей с куклами, чьи лица были испещрены трещинами. Все молчали. Все смотрели на него, и в их взглядах не было ни жалости, ни гнева – только голод.
– Чего вы хотите? – прохрипел Джонас, чувствуя, как камень в его руке становится тяжелее, будто втягивая в себя саму тьму.
Один из призраков шагнул вперёд – мужчина в шляпе кондуктора, с ржавыми часами на цепочке. Его лицо было скрыто тенью, но голос прозвучал четко, словно исходя из всех сторон сразу:
– Ты разбудил нас… Теперь плати…
На следующее утро Майкл пропал.
Рабочие обыскали лес, но нашли только его куртку, разорванную когтями, которые оставили на ткани борозды глубже, чем могли сделать любое лесное животное. В кармане лежала записка, нацарапанная углем на обрывке газеты: «Они в стенах».
Джонас молчал о камне. Но ночью видения усиливались. Тени преследовали его: воровали инструменты, оставляя вместо них пучки мокрых волос, шептали за спиной на языке, который сводил скулы, рисовали кровавые руны на стенах барака. Однажды утром он проснулся и увидел на своей ладони символ, выжженный как клеймо – три сплетенных змеи.
